— Этот старец — просто наказание какое-то, — разворчалась Овчарка, — нельзя, что ли, ясно и просто сказать.

— Он, может, хочет, чтобы ты мозгами поработала.

— Он хочет только надо мной поиздеваться. Слушай, он и денег у меня не взял. По-твоему, что это значит? Может, он от такой грешницы и денег брать не хочет, вроде как брезгует.

— Нет, не думаю. Этот старец — очень святой, мне говорили. Святые — не зазнайки.

— Пойдем на берег, прогуляемся, — предложила Овчарка.

И они пошли. Стали вдруг вспоминать, как маленькие ездили в пионерский лагерь. Овчарка спросила:

— Помнишь, как мы поссорились?

Васса сказала, что помнит.

Они поссорились один только раз в жизни. Девочки Овчарка и Васса пошли однажды загорать к бассейну. Васса взяла с собой книгу, а Овчарка ничего не взяла. Овчарка первой после купания прибежала к лежакам. Она взяла Вассину книжку и зачиталась. Пришла Васса и попросила свою книгу обратно. Но Овчарка не отдала ей книгу. Васса обиделась и ушла обратно в корпус. Овчарка продолжала валяться на лежаке. Теперь книга казалась ей скучной. «Пойду за Вассой, — думает, — нет, не пойду, пусть она первая придет и прощения просит». Наконец Овчарка черепашьими шагами поплелась за Вассой. И видит — Васса ей навстречу идет, тоже медленно-медленно.

— Ты куда? — спрашивает Овчарка.

— К тебе. А ты?

— И я к тебе. — Так и помирились.

Овчарка напомнила Вассе еще про один случай.

Мальчишки затащили Вассу к себе в палату, чтобы пастой вымазать да репейника в волосы насовать. У Вассы тогда были длинные волосы, красивые. Их, если репейник вытаскивать, не распутаешь уже, стричь придется. Васса как подумала об этом, так и реветь. Но Овчарка ее спасла, ворвалась в палату, размахивая настольной игрой, двоих по башке огрела и подругу оттуда вытащила. Эти две истории Васса и Овчарка любили вспоминать.

«Грустно, если некому совсем сказать: «Ты это помнишь?», «А то не забыла?» — думала Овчарка, пока они шли вдоль моря.

— Все у меня из головы не идет Шура, — сказала она Вассе, — я ведь сразу, как ее увидела, поняла, что совсем она не отдыхать едет. Она такой опустошенной выглядела. Она от чего-то или от кого-то очень уехать хотела, спастись, что ли. Понять бы, какая она, хотя бы. Папаша мой говорит, что она стерва. Но он убогий, ему ее не понять было. Каждая, кто его грязные носки стирать не хочет, для него стерва. Для этой, с лабрисом, она господь бог. Но эта — глупышка малолетняя. Для Евгении — что-то вроде Робин Гуда. Вот и кого тут слушать, по-твоему?

— Никого. В ней каждый что хотел, то и видел, по-моему.

— Но какой она была на самом деле? Доброй — и тогда ее надо пожалеть, или сволочью — и тогда сказать просто: ну и хорошо, что кто-то от нее этот свет освободил?

— Мы ведь живем не в детской сказке. Тут совсем плохих не бывает. Так же как и совсем хороших. Твоего хоть отца возьми — скотина вроде бы, а жизнь тебе спас.

— Ох, Васса, не напоминай мне об этом.

— Почему это?

Овчарка не ответила. Они некоторое время шли молча, а потом Овчарка сказала:

— Послушай, кто это фыркает? — Действительно, за песчаной косой, покрытой кривыми березами, кто-то отдувался, фыркал и плескался.

— Это, наверное, белуха, — предположила Васса, — мне говорили, они тут водятся. Это такие большие дельфины, совсем белые.

— Пойдем посмотрим.

Но это оказался совсем не дельфин, а спасатель, тот самый. День выдался теплый, солнце здорово грело, и он отважился залезть в ледяную воду. Он, правда, зашел в море только по пояс и теперь плескал на себя водой, фыркал и отдувался. Наверное, плавок у него не было, а в мокрых трусах ходить потом было неохота, так что в воду он залез совсем голым, рассчитывая, что быстренько ополоснется, вылезет, оденется и никто его не увидит. Овчарка бросила взгляд на его одежду, брошенную на большой плоский валун, и у нее в голове мигом созрел коварный план.

— Гляди, что щас будет, — шепнула она Вассе и на цыпочках направилась к валуну. Парень стоял спиной к берегу и видеть ее не мог. Так что Овчарка без труда завладела его одеждой и только тогда громко свистнула. Парень обернулся и инстинктивно отступил подальше на глубину.

— Ну ты! Быстро положила на место! — заорал он.

— Я бы на твоем месте была повежливей, — крикнула в ответ Овчарка, — не то пойдешь в поселок в чем мать родила и тебя в каталажку к алкашам посадят за эксгибиционизм. Если хочешь, можешь, конечно, вылезти и продемонстрировать нам свое достоинство. Ну, если ты вылезти не хочешь, стало быть, это не достоинство, а недостаток, правда, Васса? — И Овчарка заржала.

Парень ругался, хоть святых выноси, но с места не двигался.

— Я тебе верну все, только с условием! — крикнула Овчарка, как только парень умолк, чтобы отдышаться и снова начать орать. — Ты тут говорил, что мне в психушке самое место. Еще ты сказал, что мой любимый папа умалишенный, а моей лучшей подруге тоже лечиться надо. Так вот, мы тихо-мирно разойдемся, если ты скажешь: «Извините меня, пожалуйста, все трое. Я был не прав и все свои слова беру обратно. Я урод и матерщинник, и все-таки я обидеть вас не хотел». Тогда получишь штаны.

Парень разразился опять потоком брани. Добрая Васса сказала:

— Овчарка, ты его заморозишь. Отдай ты ему шмотки.

— Ладно-ладно, — буркнула Овчарка и крикнула парню: — Вот тут подруга говорит, что как бы ты себе причиндалы не отморозил, как тот монах-праведник, который с похотью боролся. Ладно, скажи просто: «Извини», и мы в расчете. А то потом я еще и виновата буду.

Ну а парню деваться некуда — ног уже не чувствует. Прорычал: «Извини». Овчарка положила шмотки и еще съязвила напоследок:

— Какие миленькие трусики, в синюю полосочку. Что, все спасатели такие носят? Пойдем, Васса.

Они скорым шагом пошли к поселку, а парень, с трудом натягивая штаны на мокрые ноги, орал вслед Овчарке: «Вот только попадись мне, стерва!» А та ему в ответ прокричала:

— Иди и обдумай как следует свою месть… ха-ха, грея руками свои яйца! — К Овчарке снова вернулось хорошее настроение.

— Тебе это зачем надо было? — спросила Васса. — Чего ты к нему прицепилась? Он нормальный парень.

— Я знаю, что нормальный. Вот захотелось поиздеваться, и все. Мне очень понравилось. Жаль, я не знаю, когда он опять пойдет купаться. Хватит мне пенять. Я и так знаю, что ты — моя совесть.

— Опять твой инфантилизм. Стало быть, он тебе нравится.

— Ни грамма, поверь мне. Какой-то он невыразительный.

— Конечно невыразительный. Точнее, белый, потому что замороженный.

Подруги рассмеялись, а после Овчарка сказала:

— А знаешь что, фигура у него ничего. Не особенно накачанный, но видно, что сильный. Люблю таких.