этот раз с Николаем. Одни, без Маши. Привезли обратно игрушки, которые Кирпиков посылал весной.

— Она все равно их сломает, у нее их вагон и маленькая тележка. Вы, папаша, деньги больше не тратьте. А эти надо в магазин вернуть.

— Неужели это позориться сдавать пойдешь?

— Очень просто — пойду и сдам.

Варвара вздохнула, ушла на кухню.

— Мамаша, — пошла за ней невестка, — вы не беспокойтесь, мы сытые, давайте только чаю.

Варвара, обычно тихая, а в этот раз, как и муж, обиженная, что подарки вернули, возразила:

— Хозяина-то надо кормить.

— Бросили бы вы, папаша, людей обрабатывать, — вернулась невестка в комнату. — Все от вас да от вас, а вам что?

Тем временем Кирпиков завел робота и пустил. Робот замигал лампочками и пошагал.

— Небось при ней и не заводили? — спросил Кирпиков. — Уж увидала, так уцепилась бы.

Сын промолчал, а невестка высказалась:

— Ребенка нельзя давить обилием игрушек. Я понимаю, они дают кругозор, но в меру. Мне не верите — книжку о воспитании покажу.

Робот дошагал до препятствия — кадки с цветком, — уперся в нее и вхолостую терся ногами по полу.

Невестка схватила его. Робот жужжал и сучил ногами в воздухе.

— Вы, папаша, напрасно думаете, что любовь выражается в подарках. Вот вы же сами и мамаша выросли без игрушек.

— Без них, — подтвердил Кирпиков. — Зато, обрати внимание, какие недоразвитые. — Он взял умолкшего робота у невестки, поставил на подоконник. — Хоть теперь кругозора наберемся. Мать! Иди понянчись. — Он взял коробку и покачал ее. Кукла внутри запищала: «Мам-ма, мам-ма». — Мать, слышь, тебя зовет. Нажуй мякиша в тряпочку.

Невестка поглядела на мужа.

— Конечно, — сказала она, — мать строгая — значит, мать плохая, дед добрый — дед хороший.

— Пап, — сказал Николай, — много у нее игрушек, все равно в сад таскала.

— В любимого дедушку, — уколола невестка. — Растащидомка, бессребреница.

— Пойду, — решил Кирпиков. — Мерина кормить да ехать.

— Прямо без вас, папаша, и земля не вертится.

— Точно, — подтвердил Кирпиков. — Пойду.

— С гостечком, Александр Иванович! — закричала Дуся. Она караулила Кирпикова у крыльца. — Пошабашили на сегодня?

— Здравствуйте, теть Дусь.

— Здравствуй, Коленька. Помочь тяте-маме приехал? Не забываешь стариков.

— Да надо.

— Как не надо, как не надо. Так, Александр Иванович, себе начнете копать? Или со встречи-то в первый день вроде неудобно гостей запрягать? А я думаю, дай ветвины обстригу, разъезжать Александру Ивановичу будет легче. И ветвин-то всего ничего, ссохлые.

— Сейчас раздернем.

Дуся, подавляя радость, шла рядом и спрашивала:

— Вот вы в городе живете, ближе к ученым, скажите, ведь это от космоса такая жара? От спутников?

С удовольствием ожидая завтрашнюю физическую нагрузку, сын оглядывал огород, поглядывал, к чему бы приложить руки и сегодня. Вопрос Дуси насмешил его.

— Мы теперь переживаем период общего понижения. Но бывают и аномалии, как, например, нынче. Жарко. Значит, потом холод.

— И долго этот период протянется?

— Лет сто. Геологическую секунду.

— Сто лет — секунда! — ахнула Дуся. — Мы и по секунде не проживем? Ой! — Она вскинулась, так как Кирпиков появился и уже наставлял плуг.

Мерин выскался за дни уборки и понуро ждал команды.

— Дай, пап, пройдусь, — попросил Николай.

— Попаши-ко, батюшко, попаши, — обрадовался Кирпиков.

Приятно было смотреть на сына. Он шел за плугом прямо, не сгибался, а это признак умелого пахаря. Не давил на ручки, не дергал вожжи, доверялся коню. Пласт выворачивался ровно, ни одной перерезанной картошки не забелело.

— Коля-а! — позвала невестка с крыльца.

Кирпиков подосадовал: только парень вошел во вкус, она уже тут. «Подмяла Кольку, — сердито подумал он, — загнала под каблук».

— Ну, зар-раза! — гаркнул Кирпиков, сменяя сына.

Методично шагавший мерин справедливо обиделся. Вообще ломовая лошадь не сердится на возчика: тот тоже подневольный, но зачем зря-то кричать?

Дуся подскочила и шлепнула мерина по спине, показала Кирпикову готовность помочь.

«Посоветовать Кольке поучить жену? А не хуже ли обернется? Уйдет и дочь заберет. Если б оставила. Эх, это б был выход!» Кирпиков даже вздохнул: мечтательная мысль, бывшая и прежде, снова мелькнула — уйди невестка от Николая, оставь Машу, тогда Маша, конечно, досталась бы старикам.

Мерин шагал быстро, давая понять хозяину, что и без крика можно найти общий язык, и они скоро закончили Дусину одворицу.

— Айда, пап, в баню, — позвал Николай. — Супруги нас бросили, в магазин пошли. А завтра уедем, не успеем.

— Мерина поставлю, и идем. Веник пополнее достань.

На чердаке на прежнем месте висели веники. Против прежнего они были малы, листья высохли до пепельной ломкости. Николай осторожно отвязал один, хотел слезать, и какое-то воспоминание остановило его.

Около этого окна он готовился к экзаменам в седьмом классе. Разный мальчишеский хлам: проволока, гвозди, шалнеры, всякие железки вызвали улыбку. Зачем-то все надо было, натаскивал. Мечтал что-то построить, да так и промечтал. Четырьмя днями промелькнуло детство: зимним — белым, осенним — золотым, весенним — дождливым и летним — зеленым.

«Так что же вспомнилось-то?» — мучился он. А, вот что. Обида на отца. Он не дал учиться после семилетки. Как ни просился Николай дальше, отец заставил его пойти в колхоз. Десять классов Николай закончил уже в армии, а после службы — вечерний институт.

Сейчас Николай прощал отца. Волей-неволей поймешь его: легче заставить работать остальных людей, когда не жалеешь родных. «Бей своих, чтоб чужие боялись, — усмехнулся Николай. — Ну как было, так и было. Теперь не воротишь. А отец уж старик».

Стоял еще день, в бане было свободно. Выбрали скамью возле окна. Оконные стекла, до половины замазанные белилами, еще не запотели, и виднелась лампочка на столбе. Она горела, но тускло.

Отец ошпарил веник. Вода в тазу потемнела, запахло как лесной прелью после дождя. Николай рывком отодрал разбухшую дверь в парилку. Охнул и, жмурясь, аккуратно пошагал вверх по ступенькам на полок. Там, трудноразличимый в пару, лежал человек.

— С успехом трудиться, — пошутил Николай и крякнул, чувствуя, как зябнет от жары, как истомно вживается тело в высокую температуру.

— Дверь-то че нараспашку? На тройке заезжаешь? А-а, — узнал лежащий Кирпикова. Это был Афоня. — Здорово, Сашка. Не выстужай, не выстужай да покрути колесо… Дай газу до отказу и скорости все сразу.

Зашипело — Кирпиков открывал паропровод. С хриплым свистом пошел в щели полка серый пар. Николай заплясал и свирепо стал бить себя… На коже проступили красные полосы.

— На-ко моим, — сказал Николаю Афоня.

— Давай-ка, давай, батюшко, — весело сказал отец, приседая и прижимая к голове горящие уши. — Ну па-ар, самый жаровой пар.

Николай посмотрел на веник Афони и засмеялся:

— Силен, бродяга!

— А твоим только комаров отгонять.

Обычно парятся березовым веником. Кожа от