– Я все время забываю, – сказал он. – Вы должны простить меня, мадам. Я очень долго жил с ненавистью и злобой в сердце, и теперь мне странно ощущать, что они исчезли.

Гизела подняла брови.

– А они исчезли?

– Без следа, – ответил он. – Наверное, уже одно то, что я высказался, помогло от них избавиться. Нет, не так! Произошло совсем другое! Сказать вам правду?

– Ну конечно, – попросила Гизела.

Она ответила словно под гипнозом, зачарованная его низким, глубоким голосом и необычными речами.

– Тогда знайте, – продолжил он. – Когда я говорил с вами таким непозволительным образом, я вдруг понял, что все то, в чем я вас обвинял, не могло быть правдой. Нельзя выглядеть таким неиспорченным, нетронутым, невинным созданием и не обладать при этом внутренней чистотой.

Гизела попыталась стряхнуть с себя наваждение.

– Мне кажется… лучше… если мы не будем говорить… об этом, – запинаясь, проговорила она.

– Вы просили правды, – неумолимо продолжал он. – Теперь я должен сказать, что верю вам. Имре был моим другом. Я любил его. Но сейчас я уверен, что вы никоим образом не виноваты в том, что с ним произошло. Он любил вас – в этом нет ничего удивительного, – но отныне я никогда не попрошу у вас объяснений того, что было в прошлом, что лучше всего забыть.

Я знаю одно: если и было совершено преступление, то вы в нем не замешаны. Я всегда льстил себя надеждой, что умею разбираться в людях, будь то мужчина или женщина, и могу ценить их по достоинству. И я уверен – вы невиновны во всем том, в чем вас обвиняют.

– Благодарю, – сказала Гизела.

– Я опять допустил дерзость, – сказал лорд Куэнби.

Он неожиданно наклонился и взял руку Гизелы в свою.

– Сегодня утром я просил у вас прощения, мадам. Сейчас я прошу его снова. Есть ли в вашем сердце место для прощения – полного, безоговорочного?

Когда он взял ее руку, Гизела почувствовала, что дрожит. Она хотела отнять ее, но почему-то не смогла. Он крепко сжал ей пальцы, а потом, когда она так и не произнесла ни слова, очень медленно поднял ее руку и мягко коснулся губами.

– Я прощен! – тихо пробормотал он. – Я вижу это по вашему лицу, по выражению глаз. Люди часто говорят, что глаза – зеркало души. Что касается вас – это действительно так. Я вижу, что у вас на душе, мадам, и мне стыдно за себя.

Гизела попыталась высвободить руку.

– Прошу вас, – сказала она. – Я думаю, вам не следует так говорить со мной.

– Но почему? – спросил он. – Вы прекрасно знаете, какое впечатление ваша красота производит на мужчин. Почему я должен вести себя иначе?

Гизела отвернулась от него. Интересно, а как бы поступила на ее месте сама императрица?

– Вчера вечером, когда вы вошли в эту комнату, – продолжал лорд Куэнби, – я ненавидел вас со всей злобой и бешенством, на которые только способен человек. Эти чувства жили во мне так долго, что отравили все мое существование. Но когда вы появились в дверях, вся в белом, мне на секунду показалось, будто я сошел с ума. Ко мне приближался сам ангел, столь юное существо, чистое и незапятнанное, что мне стало смешно, как я мог даже на минуту поддаться тем чувствам, которые так долго теплились и зрели в моей душе. Я сказал себе: все это одна только видимость, фасад, за которым прячется женщина, чтобы мир не узнал, какая она на самом деле. Но когда вы ушли к себе, передо мной открылась истина: вы такая, какой кажетесь. И поэтому простите меня.

Он еще раз поднес ее руку к губам и почти с неохотой отпустил. Гизела поднялась и, обойдя столик, встала у камина. Лорд Куэнби на секунду замешкался и, вместо того чтобы встать из-за стола, смотрел на нее не отрываясь.

– В чем ваш секрет? – наконец спросил он. – Сегодня утром я наблюдал за вами, когда вы осматривали лошадей. Кажется, даже они поняли: происходит что-то необычное, когда вы дотрагивались до них. А может, вы ангел, способный завораживать и людей, и животных?

Гизела смотрела на огонь.

– Я уже заметила вам, милорд, что, мне кажется, вы не должны говорить такие вещи.

– Но если это выше моих сил? – воскликнул он. – Вчера я не мог не высказать всего, что так долго меня терзало. Сегодня, когда весь яд выплеснулся, ко мне пришло какое-то новое чувство.

– Вы все равно не должны так говорить, – повторила Гизела.

– Но почему? – спросил он. – Другие мужчины открывали вам свои чувства. Или вы хотите отказать мне в этой милости, которую даровали другим?

– Откуда вам это известно?

– Вся Европа следит за самой красивой императрицей и обсуждает ее, – усмехнулся лорд Куэнби. – И хотя я верю в вашу чистоту, я не могу поверить, что ваша красота не служила причиной того, что вы много раз выслушивали гораздо более страстные речи, нежели услышали сегодня от меня.

– Возможно, я позволяла некоторым говорить, – заявила Гизела с неожиданной для себя смелостью.

– А мне не позволите? – спросил он. – Значит, я не прощен.

– Я не говорила этого, – сказала она. – Просто… дело в том… что…

– Да?

Он улыбался, глядя на нее. Теперь, когда он встал из-за стола, ей приходилось запрокидывать голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Просто… мы не знаем… друг друга, – запинаясь, проговорила она, почувствовав себя застенчивой школьницей, а вовсе не зрелой, опытной женщиной, за какую она себя выдавала.

– Но сколько у нас времени? – парировал он. – Сегодняшний вечер! Завтра с нами будет ваша фрейлина. Думаете, я не благодарил всевышнего на коленях за эту отсрочку, за эту великолепную возможность побыть с вами вдвоем, которой, возможно, никогда больше не будет? Ну разве я не поступил бы как последний болван, если бы не воспользовался таким случаем, чтобы объясниться с вами?

Гизела не знала, что ответить. Она предпочла взглянуть на часы.

– Думаю, мне следует подняться наверх, навестить графиню, – сказала она. – Скоро нужно будет переодеваться к обеду.

– Вы ускользаете от меня, – тихо промолвил он. – Очень хорошо. Я отпускаю вас… но с условием, что вы не заставите графиню обедать с нами.

– Ничего не обещаю, – ответила Гизела.

Она пошла к выходу, чувствуя себя рядом с ним совсем маленькой. Он открыл перед ней дверь. Не глядя на него, она вышла в холл и стала подниматься по лестнице. Она шла, не оглядываясь, не смотря по сторонам, но все время ощущая его взгляд. Он не сводил с нее глаз, и, только поднявшись до спасительной лестничной площадки и укрывшись в своей комнате, она не выдержала напряжения.

Гизела вбежала в спальню и захлопнула за собой дверь. Горничных там не было, и она смогла посидеть у огня, сжав пальцами виски. Что происходит? Что он говорит? Почему все так переменилось? Гизела уже совершенно ничего не понимала. Она была сбита с толку, встревожена, хотя не напугана.