– Вижу, Косоглазый, ты подумал обо всем.

– Брэндон, мы хотим, чтобы тебе было удобно, но беспечность твоя никому не нужна, – сказал Шилдс. В его глубоко посаженных глазах, скрытых полуопущенными веками, при упоминании обидного прозвища мелькнуло недовольство.

– Если учесть это Окефеноки[24]на севере и целую роту горилл из Управления, в том числе взвод сил особого назначения, не говоря уже про систему безопасности, позаимствованную в Форт-Ноксе[25], кто, черт побери, сможет хотя бы приблизиться к нам?

– Доверять нельзя никому.

– И, кстати, раз уж речь зашла о мерах безопасности, – продолжал Скофилд, – есть какой-нибудь прогресс в поисках того стукача, который так любезно помогает Матарезе?

– Пока никакого. Вот почему даже самые строгие меры безопасности не будут лишними.

Размещением всего персонала, графиком патрулирования и связью с Лэнгли занимался лично Шилдс. Все отпечатанные материалы, если в таковых возникнет необходимость, могли появиться только в двух экземплярах, поскольку специальную бумагу с добавлением ртути не принимало никакое известное на этот день копировальное оборудование. После прохождения через такое оборудование от исходного документа останется лист с размазанными линиями, и такой же будет копия. А при попытке переснять документ на фотоаппарат бумага пожелтеет, показывая, что применялась вспышка.

Далее, всем имеющим удостоверение на право пребывания в лагере было категорически предписано постоянно иметь его при себе и предъявлять по первому требованию. Кроме того, ни один человек не имел права покинуть пределы лагеря ни по каким причинам, чем, отчасти, объяснялось то, что все за исключением высшего командного состава были холостые и незамужние. И, наконец, было четко оговорено, что все телефонные разговоры будут прослушиваться и записываться на магнитофон.

Фрэнк Шилдс ничего не оставил на волю случая. До сих пор в деле выявления человека Матарезе в Лэнгли не было достигнуто никаких успехов. Расследование велось в обстановке строжайшей секретности. Тщательной проверке подверглись все, от высшего руководства до простых сотрудников и обслуживающего персонала. Под пристальное внимание попадало все, от банковских счетов до пустяковых привычек. Прошлое каждого из тех, кто работал в Управлении, проверялось и перепроверялось. В этом доме второй Олдрич Эймс[26]завестись не мог.

Самым мучительным во всем этом было то, что немногие избранные, занимавшиеся проверкой, не имели понятия, зачем все это делалось. «Холодная война» осталась в прошлом, страшного русского врага больше нет, никакая террористическая организация не названа целью, вообще ничего определенного – просто приказ искать все. Ради всего святого, что именно? Дайте хоть какую-нибудь наводку!

Любые отклонения от нормы! Странное поведение, особенно применительно к тем, кто получил хорошее образование. Привычки и увлечения, выходящие за рамки официальных доходов; членство в клубах или союзах, которое требует больших расходов; дорогие автомобили; драгоценности, подаренные женам и возлюбленным, – из каких средств все это оплачивается? Если дети учатся в дорогих частных школах, кто платит за обучение? Всё, всё, всё!

– Дайте нам хоть что-нибудь, от чего можно было бы оттолкнуться! – воскликнул один из следователей. – Под ваше определение попадает половина клоунов с последнего этажа! Одни обманывают своих жен, и что в этом нового? Другие за бесценок приобретают недвижимость и машины, устраивают детей в престижные школы, и в этом им помогают удостоверения Лэнгли: эти запаянные в пластик карточки являются отличным убедительным доводом. Многие слишком много пьют, и, признаюсь честно, я, наверное, тоже этим грешу, но только не в такой степени, чтобы себя компрометировать. Какая у нас конечная цель, кто нам нужен? Назовите имя, задачи, все, что угодно.

– Не могу, – ответил начальнику следственной бригады заместитель директора Шилдс.

– Знаете, Фрэнк, я скажу вам вот что: если бы такую задачу поставил нам кто угодно, кроме вас, я бы пошел к директору и заявил, что этот человек спятил.

– И директор скорее всего согласился бы с вами, однако все равно распорядился бы выполнять мои приказы.

– Вы отдаете себе отчет, что пятно будет брошено по меньшей мере на триста-четыреста порядочных людей, чья единственная вина заключается в том, что они неправильно зашнуровывают ботинки?

– Я ничего не могу с этим поделать.

– Фрэнк, это очень грязная работа.

– Что поделаешь, но мы имеем дело с очень грязными людьми – и они здесь. Речь идет о человеке, который хорошо разбирается в компьютерах и имеет прямой или косвенный доступ к нашим самым секретным материалам…

– В таком случае, круг поисков сужается где-то до ста пятидесяти человек, – сухо остановил Шилдса начальник следственной бригады, – если только не относиться чересчур серьезно к слову «косвенный»… Во имя всего святого, именно с этого мы и начали! В радиусе ста шагов от высшего руководства нет ни единой души, которую мы не просветили бы рентгеном до мозга костей.

– В таком случае, поднимитесь на новый уровень и попробуйте магниторезонансную томографию, потому что этот человек есть здесь.

Следственная бригада из трех человек зашла в тупик; между собой следователи всерьез обсуждали состояние рассудка заместителя директора Шилдса. Им уже приходилось сталкиваться со случаями мании преследования, и воспоминания об этом были еще свежи. В анналы спецслужб вошел классический пример Дж. Эдгара Гувера, главы ФБР, а затем и директора ЦРУ, по фамилии Кейси, который занимался строительством своей собственной разведывательной сверхорганизации, которая не подчинялась никому, и уж конечно же не Лэнгли, не президенту и не Конгрессу. История хранила немало примеров мании преследования, однако Фрэнк Шилдс этим не страдал. Что доказала первая же ночь, которую Скофилд провел на Восточном побережье Мериленда.

Камерон Прайс заметался по подушке. Вдруг он открыл глаза; он и сам не смог бы сказать, что его разбудило. Затем до него смутно дошло: скрип, приглушенный скрежет и короткая вспышка света. Что это было, где это произошло?

Стеклянные двери, выходящие на узкий балкон? Комната Прайса находилась на втором этаже трехэтажного особняка, Скофилд и Антония расположились прямо над ним. И он определенно что-то слышал; сетчатка его глаз определенно подверглась раздражению со стороны какого-то источника света. Может быть, отблеск прожектора какого-нибудь судна в заливе? Может быть… А может быть, и нет. Подняв руки над головой, Прайс потянулся и зевнул. За окном черный бархат океана, тусклый лунный свет, пробивающийся сквозь пелену туч; все это слишком напоминало ночь на острове номер 26 Внешней гряды. С тех пор не прошло и двадцати часов.