— Они были настоящими, — повторила Ясна.

«Те, что из пепла и пламени».

— Мы с ними сражались, — добавила она. — Мы сражались так часто, что люди начали изъясняться высоким слогом, говоря об этих тварях. Сотня битв — десятью десять...

«Пламя и уголь. Такая ужасная кожа. Глаза точно бездонные черные ямы. Убивают они с музыкой».

— Мы их победили... — продолжила Ясна.

Шаллан продрал мороз.

— ...но кое в чем легенды лгут, — завершила принцесса. — Они утверждают, будто мы прогнали Приносящих пустоту с лица Рошара или уничтожили их. Но люди не так устроены. Мы не выбрасываем то, что можем использовать.

Шаллан встала, подошла к краю балкона и уставилась на платформу, которую медленно опускали два паршуна.

С кожей черно-красного цвета.

Пепел и пламя.

— Буреотец... — в ужасе прошептала девушка.

— Мы не уничтожали Приносящих пустоту, — раздался позади зловещий голос Ясны. — Мы их... поработили.

Все шло к тому, что весенняя свежесть наконец-то снова сменится летом. Ночами по-прежнему было холодно, но уже не так неуют­но. Каладин стоял на площадке для построения в лагере Далинара Холина и смотрел на восток, на Расколотые равнины.

С самого неудачного предательства и последовавшего за ним спасения Каладин чувствовал беспокойство. Свобода. Купленная за осколочный клинок. Это казалось невозможным. Весь его жизненный опыт говорил, что следует ожидать ловушки.

Он сцепил руки за спиной. Сил опустилась на его плечо.

— Осмелюсь ли я довериться ему? — негромко спросил Ка­ладин.

— Великий князь Холин хороший человек, — ответила Сил. — Я за ним следила. Несмотря на эту... штуку, которую он с собой ­носил.

— Штуку?

— Осколочный клинок.

— С чего ты вдруг разволновалась из-за этого?

— Не знаю. — Спрен обхватила себя руками. — Просто меч кажется мне неправильным. Я его ненавижу. Я рада, что Далинар от него избавился. Он теперь стал лучше.

Номон, средняя луна, начала восхождение. Яркая и бледно-голубая, она озарила горизонт. Где-то на Равнинах был осколочник-паршенди, с которым сразился Каладин. Он ударил врага в ногу. Наблюдавшие паршенди не вмешивались в дуэль и избегали нападать на раненых мостовиков Каладина, но он атаковал одного из их защитников сзади, самым трусливым из всех возможных способов, и вмешался в чужую схватку.

То, какую тревогу вызывал этот поступок, раздражало Каладина.­ Воин не мог беспокоиться о том, на кого он нападал и как. На поле боя было лишь одно правило — выживать.

Ну, еще сохранять верность. И он иной раз не добивал раненых врагов, если от них не исходила угроза. И спасал молодых солдат, которые нуждались в защите. И...

И он не преуспел в том, чем должен обладать настоящий воин.

Сегодня Каладин спас великого князя — еще одного светлоглазого — и вместе с ним тысячи солдат. Спас, убив множество паршенди.

— Можно ли убивать, чтобы защитить? — громко спросил Каладин. — Разве здесь нет противоречия?

— Я... я не знаю.

— Ты странно вела себя во время битвы. Вертелась вокруг меня. А потом исчезла. Я тебя почти не видел.

— Убийства, — тихонько проговорила она. — Мне от них больно. Я должна была уйти.

— Но ведь именно ты подтолкнула меня к спасению Далинара. Ты хотела, чтобы я вернулся и убивал.

— Знаю.

— Тефт сказал, Сияющие придерживались одного важного правила. Оно состояло в запрете совершать ужасные вещи во имя великих целей. Но что я сегодня сделал? Убивал паршенди направо и налево, чтобы спасти алети. Как с этим быть? Они не невинны, как и мы. В нас нет ни капли невинности.

Сил промолчала.

— Если бы я не отправился спасать Далинара, — продолжил Каладин, — то позволил бы Садеасу совершить ужасное предательство. Позволил бы умереть тем, кого мог спасти. Меня бы тошнило от самого себя. А так я потерял троих хороших мостовиков, которые были в полушаге от свободы. Стоят ли жизни спасенных такой цены?

— У меня нет ответов.

— А у кого-нибудь они есть?

Позади раздались шаги. Сил повернулась:

— Он здесь.

Луна только что взошла. Далинар Холин, как выяснилось, был пунктуальным человеком.

Он подошел к Каладину. Под мышкой он нес какой-то узел; даже без осколочного доспеха его военная выправка бросалась в глаза. Вообще-то, без доспеха великий князь Холин выглядел еще внушительней. Мускулистая фигура указывала, что он не полагается на броню как на единственный источник силы, а аккуратно выглаженный мундир — на то, что этот человек понимал, как людей вдохновляет, когда их возглавляет безупречно выглядящий военачальник.

«Прочие выглядели столь же благородно», — подумал Каладин. Но кто смог бы отказаться от осколочного клинка просто ради того, чтобы сохранить лицо? А если так оно и было, в какой момент внешний лоск превращался во внутреннюю суть?

— Извини, что назначил встречу на столь поздний час, — сказал Далинар. — Знаю, день выдался долгий.

— Я бы вряд ли смог уснуть в любом случае.

Князь понимающе хмыкнул:

— О твоих людях позаботились?

— Да, и весьма хорошо. Благодарю.

Мостовикам отдали пустые казармы, их осмотрели лучшие военные лекари Далинара — причем раньше, чем светлоглазых офицеров. Остальные мостовики, не из Четвертого расчета, тотчас же бе­зоговорочно признали Каладина своим командиром.

Далинар кивнул:

— Сколько из них, по-твоему, примут мое предложение о деньгах и свободе?

— Многие из других бригад согласятся. Но я готов спорить, что куда больше откажется. Мостовики не думали о бегстве или свободе, они не знают, что с ними делать. Что касается моего расчета... Ну, у меня такое чувство, что они будут упрямо делать то же, что и я сам. Если я останусь, и они останутся. Если я уйду, они уйдут.

Далинар кивнул:

— И как же ты поступишь?

— Еще не решил.

— Я говорил со своими офицерами. — Далинар поморщился. — С теми, кто выжил. Они сказали, ты командовал ими, распоряжался как светлоглазый. Мой сын все еще злится из-за того, какой... раз­говор между вами случился.

— И дурак бы увидел — ему до вас не добраться. Что касается офицеров, большинство были в шоке или выдохлись. Я просто их подбодрил.