Тот, ненужный, потянулся к своему глупому оружию. Ха! Кархарот на бегу ударил его грудью, он стукнулся головой о пень и обмяк. Волк и Обманщик остались один на один. В руках у Обманщика была какая-то глупая палка, вроде той, которой он тыкал в Кархарота там, в горах. Глупец! Он не знает, как быстро заживают раны великих волков. Великие волки не боятся глупых палок с железными концами! Они могут сражаться и тогда, когда эти палки внутри — а потом вытаскивать их зубами! Он прыгнет прямо на эту палку, наденется на нее своим телом — и доберется до Обманщика, разорвет его на части, а потом снимется с палки и побежит дальше…

Кархарот прыгнул, и Обманщик наставил на него свою глупую палку. О! Обманщик опять оказался настоящим Обманщиком — на палке была поперечина, которая не давала Кархароту надеться на древко и добраться до ничтожного человека. Кархарот попробовал соскочить, подавшись назад — но как же ему стало больно! А! Обманщик сделал на своей глупой палке зазубрины!

Кархарот принялся метаться в стороны, но Обманщик стоял крепко. А! Хитрое ничтожество! Он упер другой конец палки в землю! Кархарот взвыл — и полоснул когтями по древку.

Полетели щепки…

* * *

Нужно было бы оковать древко по всей длине — но Берен боялся, что тогда оружие станет слишком неповоротливым и он не сладит с рогатиной одной левой… Берен вспомнил свою первую охоту на медведя, потом — Бешеный Брод, потом то, что он сказал Айренару об охоте на кабанов. Сейчас ему было не до смеха. Гаур размахивал лапами, не доставая до его лица на какие-то вершки. Белоснежные клыки длиной в две фаланги пальца щелкали в бесплодных попытках дотянуться до горла — и Берен помнил боль, которую эти клыки ему причинили. От страха и напряжения он взмок сразу весь, но стоял твердо, зажав древко рогатины подмышкой правой руки и крепко держа его левой рукой, глядя, как волк беснуется, не в силах его достать.

— Да когда ж ты сдохнешь? — прошептал он, глядя в медно-зеленые глазищи. И, словно поняв его, волк поднял к небу морду и взвыл, а потом — ударил передней лапой по древку.

Двухдюймовые когти проложили в древесине три глубокие борозды, полетела щепа…

Это все, понял Берен. Это моя смерть…

Краем глаза он видел, что Тингол, борясь со слабостью, пытается найти копье ощупью; он слышал ревущий лай Хуана — уже совсем близко. И он знал, что не успеют ни Тингол, ни Хуан.

После второго удара древко треснуло, после третьего — переломилось. Волчина обрушился на Берена всей своей тяжестью, обломок древка вонзился человеку в живот, Берен закричал и ударил зверя крюком по морде, но чудовищу это было как с гуся вода. Они покатились по земле, последнее, что успел Берен — это вывернуться так, чтобы уберечь горло. Тварь вцепилась человеку зубами в грудь, полосуя когтями живот и ноги, и все это длилось не больше одного мгновения — потом серо-белый вихрь смял черного волка и во все стороны полетели клочья окровавленной шерсти — и черной, и жемчужно-серой.

Берен сел, оглядел себя — и увидел, что грудь и живот разворочены. Одежда была изодрана и залита кровью так, что не понять — выпустил ему зверь кишки или нет. Мешанина из клочьев ткани и плоти… Он приподнял разорванную рубашку, прикоснулся ладонью… Боль накрыла волной. Он лег на бок — было плохо. Перевернулся на спину — стало еще хуже. Когда мгла схлынула, Берен увидел себя лежащим головой на коленях Тингола, и лоб эльфийского короля был ссажен о пень. Кругом собрался народ, целая толпа. Берен чувствовал грудью прохладу воздуха и воды — эльфы срезали одежду, кто-то промывал раны. Опустив взгляд, он увидел двух эльфов, руки — по локоть в крови. Он пытался не дергаться, чтобы не мешать им, но не мог остановить сотрясающую тело дрожь.

«Как же скверно ты умирал, Финрод, государь мой…»

Несколько раз эльфы делали что-то такое, от чего он непременно закричал бы, если бы мог как следует вдохнуть. Но на это не хватало сил. Эльфы промывали раны настоем каких-то трав, пахнувшим резко и свежо — но сквозь этот запах пробивалось знакомое зловоние. Проклятая тварь была где-то близко, совсем близко… Однако шума драки между двумя исполинскими зверями уже не слышалось… Губы Тингола шевелились, но он говорил слишком тихо… Да нет… Это просто кровь так шумела в ушах.

Берен хотел сказать эльфам, что старания напрасны: у Кархарота на зубах столько трупного яда, что хватит на весь Дориат и еще останется на Бретиль. Он уже чувствовал, как отрава ползет огнем по его телу. Он вдохнул поглубже — и потерял сознание.

Видимо, ненадолго: чистое полотно, которым зажали раны, еще не успело пропитаться кровью насквозь. Эльфы расступились, пропуская кого-то. Хуан. Пес не мог идти. Он полз, передвигая лапы по очереди, прекрасная жемчужно-серая шерсть слиплась от крови и грязи, висела лохмами, свалялась с прошлогодней листвой… Пес умирал.

— Берен, — голос Хуана звучал все так же низко и глухо. — Хозяин. Прощай. Хуан умирает. Что мог. Сделал. Убил его. Прости. Хуан не успел.

— Иди сюда, — прошептал Берен. — Отдыхай.

Пес подполз ближе, ткнулся носом в плечо Берена. Тот осторожно, чтобы не задеть друга крюком, обнял его правой рукой за шею. Какое-то время они лежали так, потом золотые глаза валинорского пса остекленели, отяжелела большая лобастая голова и дыхание пресеклось. Эльфы осторожно отодвинули его в сторону.

— Ройте могилу, — тихо распорядился кто-то.

— Берен, — сказал Маблунг. — Ты не выживешь. Даже эльф не выжил бы. Твоя кровь отравлена.

Он кивнул ресницами: знаю.

— Тебя перевязать?

Ему предлагали выбор: быстро истечь кровью или мучиться столько, сколько они смогут длить его жизнь.

— Да.

Он хотел увидеть Лютиэн.

— Камень, — это был вопрос. Эльфы поняли.

— Здесь, — сказал Тингол. Две горячие капли сорвались с его ресниц и упали на лоб Берена. Король Элу плакал. Все плакали, с отстраненным удивлением умирающего заметил горец. Странное дело: ему одному совсем не хотелось плакать над своей потерянной жизнью. Она была не очень длинной — но славной. «Хорошо, да мало!» — сказал бы старый Мар-Реган, обтирая усы и бухая чашкой о стол.

Появился Маблунг, неся Сильмарилл. Эльфы, расступаясь, ахнули сквозь слезы — так прекрасен был Камень в ладони Тяжелой Руки. Сильмарилл. Фиал Света Неискаженного.

Маблунг взял левую руку Берена и вложил в нее Камень. У королевского военачальника глаза тоже были на мокром месте.

Свет согрел, отступила дрожь, и боль сделалась меньше. Берен прижал Сильмарилл к груди.

— Все, — сказал он. — Долг мой избыт, король… И судьба завершена… Мое испытание кончилось… Твое — начинается…

Он протянул Камень Тинголу. Эльф покачал головой, но Берен нашарил у себя на плече его руку и разжал ладонь. Королю пришлось подхватить Камень, чтобы он не упал.

За этим усилием последовал новый прилив боли и слабости. Берен сжал зубы так, словно держался ими за жизнь. Ему нельзя было умирать сейчас, не попрощавшись с Лютиэн.