А я не такой гордый, как мой король. Мне будет приятно знать, что мы умерли не зря. Мы просим за них!

Тысячи, — ужаснулся Берен, услышав хор:

Мы просим за них!

Тэлери, зарубленные в Альквалондэ, и нолдор, застреленные там же, погибшие в волнах, поднятых скорбью Уинен, синдар и авари, убитые в схватках с орками Моргота, замученные в подземельях Утумно, нандор из народа Денэтора, истребленные в дни сумерек Средиземья, опять нолдор — замерзшие и ушедшие под лед в Хэлкараксэ, павшие в битвах, сгоревшие на Ард-Гален, насмерть забитые орками-надсмотрщиками, умершие своей волей, не вынеся издевательств и мучений… Тысячи и тысячи — как один:

Мы просим за них!

Слушайте! — медным огромным гонгом.

Тени умолкают, и невыносима тишина…

Инголдо Артафинде. Ты чист и незапятнан, вся твоя вина смыта твоей кровью. Чертоги Мандоса не удержат тебя более — ты будешь первым из тех, кто вернется в Валинор из Чертогов, в жизнь из смерти.

Лютиэн Тинувиэль, ты пришла с просьбой, и выбирать тебе. Ты можешь сейчас покинуть Чертоги Мандоса и воплотиться в Валиноре. Скорбь и печали оставят тебя, душевные раны заживут, и о страдании ты забудешь.

Да, Лютиэн. Соглашайся. Ты — достойна…

А ты?

Солнечный ветер, безбрежный океан пространства — и Дом…

Берен — Смертный, и никто не в силах лишить его Дара. Но если ты захочешь — мы вернем вас обоих в Эндорэ, где вы проживете срок, положенный Смертным, а по окончании его — оба ступите на Путь Людей. Для родных и близких, для всей Арды ты умрешь навсегда и не воплотишься здесь более.

Серебряным колокольцем в повисшей душной тиши:

Я выбираю — это!

Все было уже решено, но еще ничего не сказано. Перед тем, как войти в высокий Серебряный Зал, Келебронд, Диор поправил на груди ожерелье.

Больше никаких украшений не было — только это ожерелье и кольцо Фелагунда. Даже вышивка не украшала простые светло-серые одежды. Больше ничего не было нужно — так сиял Камень. Иногда казалось — он мог бы спокойно выйти облаченным только в это сияние — и никто ничего бы не заметил.

Он улыбнулся этой мысли. Очень человеческая мысль, мысль Смертного по крови и кости. Отцу бы она понравилась — как шутка. Ее и нельзя принимать иначе.

— Сними, не дразни их, — попросила Нимлот, когда они собирались к выходу.

— Ни за что, — он провел рукой по плоским звеньям ожерелья — диковинные химеры, звери, гады и птицы, сплетенные телами драконов, обнимали и держали Сильмарилл, слезу погибших Дерев Света. Потом он обнял Нимлот за пояс и подмигнул ее отражению в большом зеркале. Сначала он хотел, чтобы Наугламир носила его жена, но та наотрез отказалась. Она побаивалась Сильмарилла и всего, что было с ним связано. «Это для нолдор или для смертных», — говорила она. «Но ты же вышла за меня, Смертного, замуж!» — пытался с ней спорить Диор. — «Да, но сама не стала Смертной. Носи его ты, в тебе есть и красота матери, и сила отца» — «А я-то, сирый, надеялся, что ты меня полюбила за мою неизмеримую мудрость!». Ему удавалось рассмешить ее, но никогда не удавалось уговорить ее оттенить красотой Наугламира красу ее светло-русых волос и нежно-синих глаз.

…К тронному залу вели несколько ступенчатых переходов и залов, разделенных дверями — подземелья Менегрота, проточенные в камне водой, не знали строгого порядка и причудливо изгибались во всех направлениях.

Он открыл первую из этих дверей и вспомнил тот день на реке Аскар, когда впервые увидел сокровище Феанора, вправленное в ожерелье.

…Весть принес один из юношей-оруженосцев Маблунга. Он шел и бежал, не останавливаясь и не отдыхая, почти пять суток, а когда рассказал о падении Дориата — упал и уснул, перед тем попросив разбудить его и взять с собой в поход.

Прежде Диор не воевал. Он был умелым лучником — на охоте. Отец обучил его мечному бою и подарил Гиллуин, брата Нарсила. Этот клинок был откован Феанором для Куруфина и уже здесь, в Средиземье, заново отделан мастером, сыном мастера, и Диор еще ни разу не испробовал его на деле. На ту битву, что была после Нирнаэт Арноэдиад, когда орки-победители прошли по всему Белерианду из конца в конец, и лишь в Оссирианд не сумели прорваться — он не успел, был еще ребенком. Детская память цепка на такие события, а от матери Диор унаследовал свойство эльфов ничего не забывать. И он помнил, как отец уходил, как нандор собирались к их двору, чтобы вместе с отцом идти на северную границу — привыкший к тому, что они рассеяны по лесам, Диор изумился тому, сколько их, оказывается, живет здесь! В памяти осталось, как отец вернулся — Диор уже знал, что с победой, вести обогнали спасителей Оссирианда — но выглядел он так, точно был разбит: бледный, даже серый от усталости, он поцеловал маму, повалился на постель и заснул, как этот дориатский гонец.

Ночью третьего дня по его возвращении Диор подслушал разговор между родителями.

— Я видел их. Всех.

— Они… не спрашивали тебя…?

— Им было не до глупостей. Все ранены, от войска осталась горстка, трое из семи на ногах не стоят. Маэдрос как потерял сознание у Гелиона, так его до самого Аскара несли. Когда Куруфин увидел, от кого придется принять помощь, он зубами, конечно, скрипнул, и не раз, но что ему оставалось делать.

Отец помолчал и добавил:

— Они будут жить здесь. Между Аскаром и Талосом. Ленвэ пообещал, что за ними присмотрят.

Так феаноринги поселились всего в шести днях неспешной ходьбы — почти по соседству. С позволения отца — конечно, правителем этих мест был Ленвэ, князь нандор, но все знали, что если бы Берен сказал «нет», Ленвэ не предоставил бы феанорингам убежища. Рассчитывал отец обязать феанорингов благодарностью или то было просто присущее ему великодушие? Скорей второе: хотя семеро братьев, кое-как оправившись после Нирнаэт, ничего не предпринимали все тридцать лет, и нандор, и отец с матерью чувствовали исходящую от них скрытую угрозу. И когда шатающийся от каждого вдоха гонец сказал: «Дориат разорен!» первое, что отец спросил: «Сыновья Феанора?». «Нет. Гномы. Ногрод», — ответил гонец.

Отец велел подать ему еды и питья, и послал за нандорскими старшинами, чтобы и они услышали рассказ о разорении Дориата. Тингол пригласил ногродских мастеров, чтобы вставить Сильмарилл в Наугламир, что принес и швырнул к ногам дориатского короля отчаявшийся Хурин. Гномы, очарованные светом Камня, пожелали похитить его, между ними и Тинголом вспыхнула ссора, и тот тяжело оскорбил маленький народ, полагая, что в его собственном дворце они не осмелятся напасть; а они убили его, и ограбили сокровищницу Дориата, забрав и Наугламир с Сильмариллом. На самой границе воины Маблунга настигли их и перебили но, как видно, кому-то удалось уйти.

Все это было уже известно, так как случилось годом раньше. Было известно также, что Мелиан не перенесла горя и дух ее отлетел, а тело расточилось. Видимо, после этого пала Завеса Мелиан, и Маблунг был вынужден усилить охрану границ.