вокруг одной лебёдушки…». Мне и самому невдомёк, чего хотел? В грудь меня кулаком ударил два раза… зачем? Я и… передвинул его, от греха подальше…

– Тогда уж вы нас извините. – Я смущённо вытер выступивший пот. – Митя в целом хороший, только заигрывается в непримиримую борьбу с преступностью. Мы его поругаем, он больше не будет…

– Да я и не в обидах, я чего приходил-то… Маняша говорила, будто стреляли в вас сегодня. Так вот, я человека чужого за селом видел. Важно ли?

– Важно, заходите! Пожалуйста, пожалуйста, не стесняйтесь…

– А..?

– А Митя пусть повисит, придёт в себя – поумнеет.

Он ушёл от нас примерно через полчаса. Кстати, Митьку всё-таки занёс сразу и сгрузил в сенях. Наш хитрец успешно притворялся мёртвым, пока Маняшин отец не откланялся. Кузнец действительно принёс важную информацию.

Ему заказывали каминные щипцы и кочергу узорной ковки для мышкинского терема, боярин решил несколько переустроить быт в европейском ключе. А вот возвращаясь домой, он едва не сбил выскочившего на дорогу незнакомца в чёрном платье. Игнат Андреевич готов поклясться, что от неизвестного исходил слабый запах пороха.

Человек в чёрном извинился и быстро скрылся из виду, а за ужином счастливая дочь разболтала папеньке, как она вела взаправдашнее расследование, и там в них с Никитой Иванычем даже стреляли! Кузнец сделал выводы и пошёл к нам…

– Получается, что преступник (предполагаемый преступник!) ходит в чёрном, ростом ниже Кощея, знаком с огнестрельным оружием и…

– Монетка вот, иноземная. – Яга припечатала серебряный кругляш к столу. – Тока чьего государства, не ведаю…

– Тут вроде орёл изображён. – Я в раздумье наморщил лоб. – Значит, может быть, немецкая или польская. А может, и ещё чья-то, надо у Абрама Моисеевича спросить, он ростовщик, он их все знать обязан… Есть ещё что-то по делу о Карге-Гордыне?

– А то нет, – бодро вскинула бровь наша лихая экспертиза. – Уж я-то на ноги всех подняла: и птиц, и зверей, и гадов подземных-наземных-плавучих, да надобное и выяснила! Тока выяснение для нас не особо выгодное, бают, не победить её нам никак. Кощеюшка-то по молодости ейной да наивности девичьей в гроб её заманил, а ныне она за стока лет… ух, и накопила злобушки, никого не помилует!

– Одна тётка покойная! – недоверчиво влез Митя из сеней.

– Да ежели б покойная, – со значением ответствовала Яга. – Покойные, вишь, так и прозываются оттого, что спокойно лежат. А уж коли и встанут, так им кол осиновый в грудь, да и вся недолга! А энта особа живой захоронена была… Да ещё один секрет имеется, о котором нас злодей вдовый в известность не ввёл – угадайте-ка?

– Шамаханы, – безошибочно поморщился я.

– Истинно! Прав ты был в прошлый раз, Никитушка, не растёт дитё без матери, не мог один Кощей мощами своими такие орды плодить. Она ему их нарожала, да много-о… Не способом природным, человеческим, а магией древней, сакральной. Оттого-то шамаханы долгие годы мать свою Гордыню более отца почитали. Вот он и не стерпел, зависть его взяла, а может, и перепугался всерьёз, что жена с шамаханами верными сама от него избавится. Ну и… упёк её, знамое дело… От мужиков бабам завсегда одни проблемы были. Удовольствию-то, ежели вдуматься, с гулькин нос, а уж забот! Да и удовольствие тоже, баба с вымыслом завсегда сама себя и не так приласкает, а куда как заковыристее…

– Бабуль, – опомнился я, – что-то вас явно не в ту степь понесло… С чего бы это?

– Охти ж мне, – краснея, хлопнула себя по щекам Яга. – И впрямь переклинило где-то… а тут ить Митенька-скромник неженатым будет. О чём-то, бишь мы?

– О том, как остановить эту беспокойную красавицу!

– Дык, – снова влез Митька, по-прежнему подавая голос из сеней, – раз Никита Иванович говорит, будто раскоп в горе Проклятой есть, так надо бы его солью сызнова засыпать, и вся недолга!

– Это сделать стоит в любом случае. – Я пометил себе пунктик в блокноте. – Но мы по-прежнему не знаем, куда подевались два местных соледобытчика и кто стоит за «человеком в чёрном». Вырисовывается непонятная заинтересованность некого субъекта (или группы лиц) в дестабилизации российской внутренней политики. Мы имеем на руках практически активированную ядерную бомбу с тикающим таймером. И мне кажется, это дело ещё только начинается…

– Ровно льдина плавучая, что по-научному айсбергом прозываемая, а водится в морях северных, – серьёзно подтвердил наш начитанный младший сотрудник. – Льдины той пока кусок малый над водой и виден, а глыбища подводная, неведомая глазу, в десять раз больше будет! Я к тому, что как ни верти, но ить проблема…

Все призадумались. Время позднее, прошлую ночь мы бодрствовали, как римские гуси, может, спать пора? Я тёр покрасневшие глаза, Яга тоже украдкой позёвывала, и только Митька, резко вскинувшись, вспомнил, что так и не рассказал нам самого главного:

– Да ведь мы ж почитай весь день честь матушкину у хором боярских благородно отстаивали! Уж они нас и взашей гнали, и псами цепными грозились, и пушку на колёсиках к воротам выкатили, и ругали прилюдно словами неприятными… А мы на своём стоим – сей же час выдать сюда дьяка-искусителя! Не обломилося нам… Меня-то гражданин Мышкин в единый миг узнал, да тока в дом не пустил, ибо у меня постановления на обыск не было. Энто справедливо. А тока грустно… Уж ежели мы всегда на законе стоим, так нешто нельзя хоть маленькую поблажечку в виде евонного (закону!) переступления?

– Нельзя, Митя, нам закон особенно переступать нельзя, – сонно ответил я. – В другой раз расскажу почему. А сейчас спать очень хочется…

– Так я и ушёл оттудова, но маменьку родную в засаде оставил. Она кустиком придорожным укрылася, да и бдит! Не уйдёт от нас Филимон Митрофанович…

В дверь забарабанили так, что я едва не свалился с табурета. Что за чёрт, кого несёт посреди ночи? Видимо, Митькина речь убаюкала всех, и даже он сам сопел на лавке, поэтому мне пришлось лично топать в сени, разбираться, кто там, собственно, буянит. На пороге стоял недавно обсуждаемый дьяк.

– Вот, покаяться пришёл перед смертью. – Лицо гражданина Груздева было невыразимо благообразно, а на правом боку рясы темнело расплывающееся пятно крови!

* * *

Я едва успел его подхватить… Бабу-Ягу, мгновение назад ещё немузыкально прихрапывавшую прямо за столом, неведомой силой поставило на ноги, и она уже расстилала свою шаль на лавке, указывая, куда положить раненого. Тощий служитель культа оказался почему-то