так много. Их хозяин при случае легко входил в роль «обычного парня», хотя ему не так уж часто удавалось смешаться с толпой. Впрочем, он умел и молчать, и уходить в тень, и слушать. Со своего места (всегда казалось, что с высоты, хотя ростом он был невелик) он оглядывал многосложную жизнь своего мира, как горделивый юный пастырь, не различающий дня и ночи. Он родился бессонным, без способности и желания отдыхать.

Мы посидели в необременительном молчании – я знала Стара с тех пор, как он стал партнером отца лет двенадцать назад: мне тогда было семь, ему двадцать два. Через проход сидел Уайли, и я подумала, не представить ли их друг другу, однако Стар так отрешенно вертел на пальце перстень, что я почувствовала себя совсем юной и невидимой – и промолчала. Если не находилось достойной темы для разговора, я не осмеливалась взглянуть ему прямо в лицо, не осмеливалась и отвести глаза – знаю, что с ним так вели себя многие.

– Перстень будет ваш, Сесилия.

– Прошу прощения. Я не собиралась…

– У меня таких полдюжины.

Стар вручил мне перстень с золотым самородком и крупной выпуклой буквой S; я как раз дивилась, насколько массивное кольцо не идет к его пальцам – таким же изящным и тонким, как вся фигура и узкое лицо с изогнутыми бровями под шапкой черных волнистых волос. Несмотря на хрупкость облика, он был боец; давний приятель Стара, знавший его еще главарем подростковой банды в Бронксе, рассказывал мне, как этот худенький парнишка, бывало, вышагивал впереди своей шайки, мимоходом бросая скупые приказы.

Стар накрыл рукой мои пальцы, заставив меня сжать перстень, и повернулся к Уайли.

– Пошли в каюту для новобрачных. До встречи, Сесилия.

Я успела расслышать, как Уайли на ходу спросил: «Вы прочли записку Шварца?» – и Стар ответил: «Пока нет».

До меня все доходит слишком долго – я лишь в тот миг поняла, что Стар и есть мистер Смит.

Позже Уайли мне рассказал, что было в записке. Нацарапанные при свете фар буквы читались с трудом.

«Дорогой Монро,

Вы лучший из всех восхищаюсь Вашим умом и если Вы против знаю что толку не будет! Я никуда не гожусь и дальше не полечу предупреждаю снова и снова берегитесь! Я знаю.

Ваш друг

Мэнни».

Стар дважды перечел письмо и потер утреннюю щетину на подбородке.

– Неврастеник. Все равно ничего не поделать. Жаль, я круто с ним обошелся – но не терплю, когда навязываются и говорят, что это для моего же блага.

– Может, так и есть, – заметил Уайли.

– Дешевый прием.

– Я бы купился, – сказал Уайли. – Тщеславен как женщина: когда ко мне выказывают интерес, напрашиваюсь на большее. Обожаю получать советы.

Стар с отвращением покачал головой.

– Вы ведь иногда падки на лесть, – продолжал дразнить его Уайли – один из немногих, кому это сходило с рук. – Комплекс Наполеона и все такое.

– Не выношу. А когда суются с помощью – еще хуже.

– Если вам так ненавистны советы, то мне-то вы зачем платите?

– Ради выгоды, – ответил Стар. – Я делец. Покупаю содержимое твоих мозгов.

– Какой же вы делец? В бытность мою журналистом я повидал их немало – и согласен с Чарлзом Фрэнсисом Адамсом.

– В чем?

– Он был знаком со всеми – Гулдом, Вандербилтом, Карнеги, Астором – и сказал, что ни одного не хотел бы встретить на том свете. С тех пор ничего не изменилось. Вот я и говорю: вы не делец.

– Адамс скорее всего просто брюзга, – заметил Стар. – Хотел стать как они, но чего-то не хватило – здравого смысла или, может, воли.

– Явно не мозгов, – ядовито вставил Уайли.

– Одних мозгов мало. Вы, творческие личности, быстро выдыхаетесь и теряетесь, без посторонней помощи вам никак. – Стар пожал плечами. – Принимаете все близко к сердцу, мечетесь от поклонения к ненависти, считаете всех незаменимыми – особенно себя. Так и напрашиваетесь, чтобы о вас вытирали ноги. Я люблю людей и люблю им нравиться, но душу носить нараспашку – не мой стиль.

Он вдруг умолк.

– Что я сказал Шварцу в аэропорту? Помнишь дословно?

– Вы сказали: «Что бы вы ни задумали – мой ответ: нет!»

Стар помолчал.

– Он стал как пришибленный, – добавил Уайли, – я его еле растормошил. А потом мы взяли дочку Пата Брейди и поехали кататься.

Стар звонком вызвал стюардессу.

– Разрешит ли мне пилот посидеть с ним рядом в кабине?

– Инструкция такого не позволяет, мистер Смит.

– Попросите его заглянуть сюда, когда освободится.

Стар просидел в кабине до самого вечера. Бесконечная пустыня перешла в плоскогорья – многоцветные, словно сделанные из раскрашенного песка для детских игр. Ближе к вечеру под пропеллерами возникли зубья снежной пилы – пики Скалистых гор. До дома оставалось недолго.

То и дело пробуждаясь от дремы, я мечтала лишь об одном: стать женой Стара, добиться его любви. Жалкая самонадеянность! Чем я могла его привлечь? Тогда я, правда, все видела в ином свете: во мне жила та горделивая женская уверенность, которая черпает силы в возвышенных идеалах – например, в мысли «чем я хуже других?». Уж точно я не уродливее знаменитых красавиц, наверняка вешавшихся ему на шею, а претензии на интеллектуальность, разумеется, делают меня блистательным украшением для любого салона…

Сейчас-то я понимаю всю нелепость былых потуг. Пусть Стар окончил лишь вечерние курсы стенографистов – но с самых ранних лет зоркость и чутье вели его неторными тропами на такие просторы, куда открывается путь лишь немногим. Однако в тогдашней беспечной дерзости я считала свои серые глаза проницательнее его карих, сравнивала свой окрепший на гольфе и теннисе пульс с его затихающим сердцем, утомленным годами непомерной нагрузки; строила планы, лелеяла замыслы, вынашивала интриги – словом, вела себя как любая женщина. Все тщетно, вы сами увидите. До сих пор иногда тешу себя мыслью, что будь он беден и молод – я бы его добилась. На деле же все, что я могла предложить, у него было и без меня. Романтические идеалы я черпала из кино – «Сорок вторая улица», например, оставила ощутимый след, – и наверняка многие фильмы, на которых я выросла, были созданы лично Старом.

Так что дело было безнадежное. Любовь не питается крохами со своего же стола.

В то время, правда, я думала иначе. Вдруг поможет отец или стюардесса? Вдруг она войдет в кабину и скажет Стару: «Что за девушка – глаза так и сияют любовью!»

Вдруг пилот заметит: «Не ослепли же вы, мистер Смит, ступайте