Все осталось в прошлом. Нет, Владимир не пал жертвой войны. Каким-то чудом ядерная коса его миновала. Но нашлась беда пострашнее – человеческая тупость. Владимиру страшно не повезло с бугром. Да какой там бугор? Это жидкое говно не потянуло бы даже на смотрящего по выгребной яме. Все, что могла та липовая власть сделать в первые годы бардака, так это не дать себя нагнуть. В буквальном смысле. Потому как в переносном – ее нагибал каждый встречный-поперечный гопник, которому доставало мозга, чтобы набрать кодлу голов в сорок-пятьдесят. И такой башковитой гопоты, судя по результату, отыскалось немало. Окраины, попросту брошенные на растерзание, начали стремительно пустеть, а фактическая граница Владимира – сжиматься, как клочок подсыхающей сыромятной кожи. С годами от большого, безболезненно пережившего войну города остался центральный пятачок с населением тысяч в двадцать-тридцать, окруженный кольцом мертвых кварталов.

Я по долгу службы бываю в разных местах. Помню, когда впервые довелось посетить Сергач, впечатление он на меня произвел – как клубника на свинью. Тоже вроде город, но, бля, до чего же не похож на Арзамас! Прямые улицы, целехонькие многоэтажки, не воняет, народ не шухерится, бабы свободно расхаживают даже вечером, мужики не озираются, не держат руку в кармане. Что за хуйня?! В лабаз заходишь, а там ни решеток, ни самострелов по углам. Вот, думаю, бараны умалишенные. Сам сопляк еще был безмозглый. Но даже тогдашним умишкой спустя всего пару дней дошел, понял, отчего так. И позавидовал. А вернувшись в Арзамас, только укрепился в составленном о Сергаче мнении.

Владимир же воспринимался как нечто привычное и даже кое в чем выгодно оттеняющее мою родную помойку. Издали его обветшалые, год за годом превращающиеся в труху окраины удивительно напоминали трущобы Арзамаса, разве что зелени побольше. Только закопченная махина когда-то белокаменного Успенского собора да часовня рядом выбивались из общей убогости.

Настроение испортилось еще до въезда в город, у моста через Клязьму. Нет, я вовсе не ожидал радушного приема, но все же надеялся, что день закончится спокойно. Девять часов верхом кого угодно настроят на миролюбивый лад. Когда задница превращается в сплошную мозоль, а спина ноет так, что кажется – еще немного, и жилы лопнут, поневоле станешь добропорядочным.

Владимирский мост сам по себе – явление неординарное. Большинство его соплеменников давно почило, разрушенные либо ракетными ударами во время войны, либо позже, в ходе междоусобной грызни, а то и просто – временем, без надлежащего ухода. А этот уцелел. Громадная железобетонная лента, перекинутая между черно-бурыми холмами, над рекой, и поддерживаемая стальными арками, что зиждились на массивных быках, внушала уважение к строителям прошлого. И хотя полотно пошло трещинами, выбоинами, а кое-где вовсе осыпалось, опоры, потеряв в бою со временем куски бетонной плоти, щеголяли торчащими наружу «костями» арматуры, сталь арок покрылась толстым слоем ржавчины, от фонарных столбов остались лишь гнилые пеньки, мост все еще хранил частицу былого величия. Он стоял, как скелет доисторического ящера – огромный, грандиозный на фоне жалких клочков измельчавшей жизни.

Учитывая стратегическое значение моста для Владимира, власти сумели изыскать средства на его охрану. Но средств этих хватило лишь на один берег. Со стороны же Судогды мост был отдан в руки провидения, оказавшиеся не слишком заботливыми. В районе второго пролета зияла глубокая воронка, накрытая сверху досками – результат бездарной попытки подрыва, аналогичная участь постигла и третью опору, но там урон можно было считать и вовсе чисто символическим. Да, в прежние времена умели строить. Это вам не тяп-ляп на один сезон, из подручного дерьма. Владимирское начальство, судя по всему, мыслило в том же русле и особо на эту тему не расстраивалось, предпочитая охранять не столько мост, сколько свое право на взимание сборов за проезд по нему. Но с такой монополией согласны были не все.

Двоих я заметил еще минут пятнадцать назад, когда обоз благополучно миновал первые три пролета. Они засели внизу, рассудив, видимо, что кусок не по зубам. Значит, банда небольшая. Да, скорее всего, и не банда, а так, группка местных решила подзаработать. Бедные оголодавшие люди. В их положение легко войти. И я даже не отказался бы отбашлить им за проезд несколько монет, но беда в том, что старый добрый грабеж теперь мало кто практикует. Времена, когда ворье жило по понятиям, канули в Лету. Сейчас эти предприимчивые особи в большинстве своем предпочитают снимать добычу с трупов. Так куда выгоднее и гораздо безопаснее.

Я остановился в рощице, не доезжая метров двухсот, привязал Востока, надел ему на морду мешок с овсом, чтоб не возмущался, сменил «АК» на «Винторез» и без лишних отлагательств осторожненько почесал на огневую позицию.

Пятиминутное наблюдение за бандитским логовом помогло выявить еще двоих несогласных с политикой муниципальной власти в отношении монополии на отъем материальных ценностей у гостей Владимира. Угольник прицельной сетки лег чуть выше переносицы одного из них, «ВСС» сухо щелкнул, будто сломанная ветка, и голова смутьяна дернулась назад в облачке алой пыли. Симпатично. Многие люди умирают гораздо красивее, чем жили, и все благодаря мне. Иногда удается создать просто фееричные, непередаваемо изумительные этюды. В голове циркулирует большой объем крови, куда больший, чем в других частях тела. Пуля, проходя сквозь череп, рвет огромное количество сосудов и легко разрушает податливый мозг. К примеру, 7Н8 патронов «СП-5», что облюбовали мой магазин, при попадании в лицо обычно полностью сносит затылочную кость. То есть на выходе образуется дыра – сантиметров шесть в диаметре. Каша из мясного фарша, костной муки и взбитых мозгов, обильно залитая кровью, вылетает наружу фонтаном. Особенно здорово это смотрится в закрытых помещениях, желательно с белеными стенами и потолком. Создается эффект художественного беспорядка, буйства жизни в холодном мертвенном окружении, разительный диссонанс, игра контраста. Короче – выглядит заебись. Но в данном случае я рассчитывал не на признание – таланты у нас, по старой русской традиции, при жизни никогда не ценились, – а на то, что, узрев фантасмагорическую сцену гибели товарища, остальные особи быстренько сдристнут, сэкономив мне тем самым патроны. Но не тут-то было. Ублюдки, определив, видимо, по расплескавшимся мозгам направление огня, спрятались за опору и притихли. Руководствуясь первым правилом долголетия, которое гласит: «Не оставляй живого врага за спиной», я сместился еще немного правее и стал ждать. Через минуту мое терпение было вознаграждено показавшейся из-за угла шапкой. А когда восхищенный собственной мудростью паразит уверился в том, что опасность миновала, показалась и физиономия. Пуля угодила в левую скулу, прямо над зубами, и вышла через шею. Он еще корчился в агонии, когда я, вооружившись «АПБ», зашел с противоположной стороны. Третий фигурант по делу о жадных голодранцах доской грохнулся на землю, получив «масленка» в затылок. Четвертый, и последний, вытаращив глазищи, замер в неустойчивом положении, готовясь то ли взлететь, то ли обосраться.

– Не стреляй, – просипел он и, разжав пальцы, уронил потасканный двуствольный обрез. – Я ж тебе ничего не сделал. Какого хера?.. – недобиток медленно повернулся в мою сторону, держа руки слегка приподнятыми.