Перед смертью Барбаре Келли удалось удивить Дарину. Кто мог предположить, что при всей своей слабости она окажется настолько сильной, что наконец начнет искать спасения у иного бога и, уповая на него, нанесет ощутимый вред женщине, посланной ее покарать?

«Теперь моя красота пропала, — подумала Дарина. — И временная слепота одного глаза, возможно, обернется последующей ущербностью зрения, ведь гуща из кофейника обожгла сам зрачок».

Дарине хотелось избавиться от собственного тела, подобно сбросившей кожу змее или пауку, оставлявшему старый сухой покров. Ей не хотелось жить в темнице уродливой телесной оболочки. В темном забытьи своих мучений она боялась, что это несчастье произошло с ней из-за нежелания признать то, что порочность ее духа отразилась и на внешности.

Выныривая из сна, Флорес всегда видела бодрствующего рядом с ней мальчика. Древние глаза на его бледном лице казались двумя грязными мутными озерцами. Он по-прежнему не произносил ни слова. В младенчестве он редко плакал, а чуть подрастя, так и не заговорил. Смотревшие его доктора предпочли для надежности сделать заключение, что причина его немоты не имеет ничего общего с физическим недостатком, признав, что умственные способности ребенка развиты гораздо выше средних для его возраста. Но особенно их встревожил странный зоб на шее мальчика, и они обсуждали возможность прооперировать его и удалить. Дарина колебалась. Эта опухоль была неотъемлемой частью ребенка. Ведь именно по этой примете она всегда узнавала его. С тех самых пор, когда он толкался в ее чреве, Дарину переполняло ощущение его присутствия, словно она сама окутывалась его объятиями. Он пребывал в ней больше как любовник, чем как развивающийся плод, а во втором и третьем триместрах беременности рос с такой быстротой, что стал почти подавлять ее естество, подобно раковой опухоли в животе. Роды принесли облегчение. Потом молодая мать глянула на то, что положили ей на руки, прикоснулась к его губам, ушам, детским ручкам… и ее пальцы замерли на его припухшем горле. Она заглянула в глаза младенца, и из их темной глубины на нее взглянул он — старое знакомое существо, возрожденное в новом теле.

И сейчас он сидел рядом, поглаживал ее руку, когда она стонала, корчась от боли на влажных от пота простынях. Покончив с Барбарой Келли, Дарина обратилась за помощью, но ближайший закабаленный ими врач жил в Нью-Йорке и не мог мгновенно прилететь. Как ни странно, поначалу боль показалась не такой сильной, как ожидалось. Дарина отнесла это на счет ярости, которую вызвала в ней посмевшая сопротивляться стерва. Но по мере того, как жизнь медленно покидала Келли, вытекая из ножевых ран, нанесенных убийственными пальцами, одновременно начала усиливаться жгучая боль на лице Дарины, и когда Келли наконец умерла, собственная пронзительная боль обрела пылающую живость.

Глубокие ожоги второй степени: таков поставленный диагноз.

«Чуть более сильный ожог вызвал бы серьезные повреждения нервных тканей, — подумала женщина. — Это могло бы по крайней мере притупить боль».

Рассматривалась также возможность пересадки кожи, но врач сообщил, что окончательное решение следует принять после заживления ран. Часть рубцов неизбежно останется, признал он, особенно вокруг поврежденного глаза, а процесс рубцевания вызовет значительную контрактуру века. Глазу досталось больше всего: ощущения в нем были такие, словно его прокалывали длинными, вонзающимися в мозг иголками.

Глаз помутнел и останется мутным даже после того, как снимут повязку. Кожа уже пошла волдырями. Дарине прописали мазь для глаза и антибиотики. Обо всем заботился мальчик, нанося целебную мазь на обожженные участки лица, и врач, приходивший ежедневно, похвалил его за старание, хотя предпочитал держаться подальше от этого ребенка, морщась от слабого неприятного запаха, который исходил от мальчика, как бы часто тот ни принимал душ и ни менял одежду. Хуже всего пахло изо рта: зловоние разложения. Дарина привыкла к запаху за время долгого общения, но он раздражал даже ее.

Впрочем, его ведь не назовешь обычным ребенком, главным образом потому, что на самом деле он действительно далеко не ребенок.

— Больно, — невнятно простонала Дарина.

Говорила она пока с трудом. Если пыталась произнести что-то более членораздельное, губы начинали кровоточить.

Существо, поселившееся в теле мальчика, захватив пальцами немного геля, мягко наложило средство на ее губы. Ребенок взял пластиковую бутылку с закрепленной на пробке соломинкой, вставил ее в неповрежденный уголок рта Дарины и, сжав бутылку, влил в рот немного воды. Сделав пару глотков, больная кивнула.

— Спасибо, — прошептала она.

Мальчик погладил ее по волосам. Из здорового глаза скатилась слеза. Лицо женщины опять загорелось адским пламенем.

— Стерва, — прошептала она. — Видишь, что эта стерва сделала со мной.

И мысленно прибавила: «Я обожжена, но она тоже сгорит, и ее боль будет мучительнее и дольше моей. Стерва, снедаемая пылающей мукой!»

Очередное обезболивающее следовало принять только через пару часов, поэтому, чтобы отвлечься, Флорес включила телевизор. Вместе они посмотрели несколько мультфильмов, комедийное представление и какой-то тупой боевик. На такие просмотры Дарина обычно не растрачивалась, но сейчас они действовали как снотворное. Ночь заканчивалась, вставало солнце. Женщина заметила, как луч света проник в щель между портьерами. Мальчик дал ей очередную таблетку, потом переоделся в пижаму и улегся на пол рядом с кроватью, чтобы видеть, как она уснет. Он подложил под голову подушку и натянул одеяло до пояса. Почувствовав, как начали слипаться глаза, Дарина приготовилась сменить реальную боль на боль воспоминаний.

Со своей лежанки на полу непостижимый в своей чужеродности мальчик пристально наблюдал за ней.

Сообщений накопилось много. Большинство несущественны. И тем не менее мальчик тщательно переписал каждое из них и вручил ей все, когда Дарина достаточно пришла в себя, чтобы осмыслить их содержание. Незначительные дела откладывались до лучших времен, а важные — перекладывались на других исполнителей. Дарине хотелось скорее выздороветь. Слишком много серьезных дел требовало решения.

Но при всей заботе мальчика и его внимании к телефонным сообщениям, некоторые контакты пока остались непросмотренными. Мальчик не имел доступа к ее старому автоответчику: тот действовал еще до его рождения, и у Дарины пока не было причины объяснять ребенку работу этого устройства. В любом случае на тот телефонный номер много лет не поступало никаких сообщений.

И поэтому сообщение, в котором ее спрашивали, интересуют ли ее еще новости о крушении самолета в Большом Северном лесу, оставалось непрослушанным несколько дней, тем самым дав противникам время.

Но лишь немного времени.

Я позвонил в тихий городок Грей детективу Гордону Уолшу, работавшему сейчас в полиции штата Мэн, в главном южном управлении по тяжким преступлениям. Я назвал бы Уолша своим ближайшим приятелем в полиции Мэна, но другом он мог бы считаться с большой натяжкой. Причислив Уолша к своим настоящим друзьям, я бы признал тем самым, что более одинок, нежели думал. Да и любой человек, числивший Уолша в настоящих друзьях, был еще более одинок, чем думал.