— Хорошо, сейчас я тебе его сделаю. — Он встал, нашел в ящике бумагу, сложил из нее маленькую книжечку, вернулся к столу, сел, строго глядя на Терезу, держа ручку. Она смеялась, Антонио тоже.

— Вы оба сошли с ума, — сказал Антонио. — Loco.

— Имя, — потребовал Альфредо, словно чиновник.

— Тереза Альвес.

— Донья Тереза Альвес. У вас черные волосы?

Потом, впоследствии, они снова разыгрывали эту сцену, напоминая друг другу и рассказывая детям, как Альфредо впервые что-то узнал о Терезе, о ее жизни, о ней самой; тем временем Антонио сидел рядом, улыбался и кивал, а Бен спал в соседней комнате.

— Темно-коричневые, — ответила Тереза и протянула прядь, чтобы он посмотрел.

— Черные в тени, коричневые на солнце, — сказал Альфредо. — Я заметил. Напишу черные. — Он записал и продолжил: — Глаза у вас черные, но они не будут в них заглядывать. Записать, что черные?

— Да, сойдет.

— Вы… какого роста?

Тереза ответила.

— Почти как я. Хороший рост. Есть какие-либо особые приметы? Об этом всегда спрашивают.

— У меня есть маленькое родимое пятно на… нижней части спины.

Антонио рассмеялся:

— На заднице?

— Да, и еще на плече, вот тут. — Она убрала воротник с шеи, Альфредо посмотрел туда.

— Думаю, оставим родимые пятна для себя, — сказал он. — Что-нибудь еще?

— Шрам — это я упала, когда крошила тыквы для коз, упала на острый камень. — Тереза протянула руку: по запястью до верхней части ладони проходила тонкая белая линия.

— Это их не интересует, — ответил Альфредо. — Ладно. Рост, цвет волос, цвет глаз — этого им хватит. В какой деревне вы родились?

— В той же, что и вы. Пыльная деревня, пыльная провинция, пыльная страна. Но называлась она Альжеко.

— Запишем. Дата рождения?

Она помедлила, ибо не была уверена, что хочет выдавать, насколько она младше, чем говорила. Альфредо заметил ее замешательство и сказал:

— Запишу так же, как и у себя. Теперь нужна фотография.

Потом он с поклоном вручил Терезе небольшую пачку свернутых листов.

— Ваш паспорт, донья Тереза.

Она встала со стула, взяла его, и сделала реверанс.

Так они проводили время, болтая. Антонио сказал, что поедет с ними в Жужуй, в шахты. Ему будет лучше пожить какое-то время подальше от Рио. Когда рассвело, они выпили кофе, и мужчины отправились за билетами на самолет.

Тереза вошла в комнату к Бену, увидела, что он не спит, и сказала ему, что надо быть смелым и терпеливым. Если кто-то придет в квартиру, она обещает, что к нему не подойдут. Она собирается его запереть, и Бен не должен этого бояться. Тереза сказала все это, поскольку была уверена, что «они» придут за Беном, а поскольку дверь выбита, их ничто не удержит. Она принесла Бену сока, сказала, что ему лучше поспать и что если кто-то придет, нельзя издавать ни звука.

Вскоре Тереза услышала снаружи мужские голоса. Она открыла дверь со словами:

— Видите, что ваши ворюги сделали с дверью? — сваливая всю вину на них, хотя они больше напоминали полицейских, преследующих жертву, подумала она. — Садитесь, пожалуйста, — предложила Тереза, села сама, заметив, что они оба уставились на дверь Бена.

Луис сел во главе стола, по привычке заняв председательское место. Американец расположился напротив Терезы, выпуклые холодные глаза держали гнев наготове.

Тереза сразу заговорила:

— Вы плохо поступили. Выкрали его отсюда. Он не ваша собственность. — Она обращалась к Луису, и тот ответил:

— Не меня стоит обвинять. Я не имею к этому отношения. Та часть института никак не связана с Бразилией: она находится под особым международным управлением. — Он ждал, что Стивен Гомлах что-нибудь добавит. Но тот молчал: он изогнулся и таращился на дверь в комнату Бена.

— Но вы оба здесь, — ответила Тереза, ухватив суть дела, как она ее понимала.

— Я старый друг профессора Гомлаха, — сказал Луис.

— Но вы же знали, что эти люди собираются схватить Бена.

— Я прошу прощения… от имени профессора Гомлаха. — И он снова посмотрел на своего коллегу. Безрезультатно. — Наши указания поняли превратно. Дверь не должны были ломать.

— Если вы ожидали, что мы просто так отдадим Бена, зачем прислали за ним бандитов? Это ведь обычные уличные бандиты. — И прежде чем кто-то из них успел что-либо сказать — хотя, похоже, американец не видел в этом необходимости, — она добавила: — И заперли Бена в клетку, как животное, без одежды.

— Я уже говорил, — сказал Луис Мачадо, — что это не имеет к нашему институту никакого отношения. Это, очевидно, недоразумение.

Тереза ответила:

— Думаю, недоразумение заключается в следующем: вы не ожидали, что мы найдем его в таком виде.

Тут Луис кивнул, признавая правоту Терезы, и то, что он поражен тем, как она защищается: она знала — должна была знать от Инес, — насколько он влиятельный человек.

Теперь заговорил Стивен Гомлах, словно не слышал их спора:

— Вы не можете оставить его у себя. Вы же понимаете, правда?

— Я понимаю, что он вам нужен для экспериментов. Понимаю. Своими глазами видела… — и направила на глаза указательные пальцы.

Он наклонился к ней через стол, сжав кулаки, побагровев от ярости.

— Этот… представитель помог бы ответить на вопросы, на важные вопросы, важные для науки — для мировой науки. Это могло бы изменить наше представление о развитии человечества.

То был удар по огромному уважению Терезы к знаниям и образованию, которые она воспринимала как окно в неизвестное небо, которому можно поклоняться и которое можно боготворить — и она разрыдалась. Тереза гневно уверяла себя, что плачет, потому что устала, но ей была понятна истинная причина. А Луис считал, что эта невежественная девица испугалась, потому что вступила в спор с влиятельным человеком и попадет из-за этого в беду. Насколько он знал профессора Гомлаха — а тот ему не особо нравился, — он рассматривал Терезу скорее как мышь, которая решила встать на задние лапки, чтобы испугать кошку.

Что касается профессора, его раздражали слезы Терезы.

Мужчины сочли, что победили ее: Тереза многое могла бы сказать в обвинение, но не сказала — был нарушен закон, и это должно повлечь серьезные последствия. Но когда Тереза говорила, она думала не о юридических вопросах, а о ненавистном угрожающем лице, которое видела перед собой, об этих холодных недовольных глазах, а перед внутренним взором представал Бен, голый, в клетке, он выл, а еще — белая кошка, и испражнения, падающие из верхних клеток ей на шерсть. Тереза сказала по-португальски: