Гэвин все еще был на ногах; более того, он хорошо держался. Должно быть, они скрестили шпаги, как только я покинула галерею, потому что оба уже тяжело дышали. Сэр Эндрю двигался осторожно, словно первая же неудачная атака заставила его уважать противника. Они медленно кружили, движения их походили на танец. Вперед и назад, влево и вправо. Клинки едва касались друг друга, издавая легкий звук, похожий на звон колокольчика.

Потом – быстрые движения, скрежет металла, который эхом отозвался от стропил. Сэр Эндрю отпрыгнул назад, его плечи сгорбились. Рэндэлл, прочистив горло, поднял одну руку.

– Стоп! – провозгласил он. – Первая кровь!

Гэвин одарил его сардоническим взглядом, но послушно опустил кончик своей шпаги. Сэр Эндрю осматривал глубокую неровную полосу, сочащуюся красным, на превосходном батистовом рукаве его рубашки. Рэндэлл шагнул было вперед, но юноша взмахом руки приказал ему отойти.

– Это просто царапина, – пробормотал он.

– И все же, сэр, вы ранены. Я думаю, что требования чести удовлетворены.

– Черт бы пробрал честь, – сказал Гэвин еще до того, как Рэндэлл закончил свою фразу. – Деремся снова, Эндрю, если вы не придумали ничего лучше.

Я повернулась к женщине, стоявшей рядом со мной, – она взирала на развернувшуюся перед нами сцену с бесстрастным интересом.

– Разве они не зашли уже достаточно далеко? – спросила я. – Если Эндрю откажется продолжать, дуэль окончена. Вы, если захотите, можете остановить ее.

– О, нет, – мягко произнесла она. – У меня нет намерения остановить его.

Сэр Эндрю завернул манжету, чтобы кровь не текла по руке на ладонь. Время еще было. Я рванулась вперед.

Рука леди Мэри вытянулась и обвила кольцом мое запястье. В этой изящной ручке была мужская сила. Я боролась, я щипала длинные бледные пальцы изо всей мочи, но и одной минуты промедления было достаточно.

Клинки скрестились. Теперь и их звук, и сами мужчины были совсем другими. Их движения стали более быстрыми и яростными. Сталь так звенела, словно слышался колокольный перезвон. Темные волосы Гэвина взмокли и упали завитками ему на лоб; он откинул их назад нетерпеливым рывком головы. Пять минут... десять.

Сэр Эндрю наступал, убыстряя шаг, а Гэвин повернулся. Теперь я могла видеть лицо сэра Эндрю. Он тяжело дышал, но его рука, казалось, не знала усталости.

Конец был близок. Рука Гэвина со шпагой отодвинулась назад, этот жест был столь неловким, что даже новичок мог видеть, что ему грозит опасность. Его правая сторона оказалась полностью незащищенной. Я издала сдавленный вскрик и попыталась высвободиться из цепких лап леди Мэри; и, как раз когда я закричала, сэр Эндрю выбросил вперед свою шпагу.

На мгновение – это длилось не дольше, – когда его рапира вошла в плоть и мускулы противника, он оказался безоружен и потерял бдительность, и в это мгновение оружие Гэвина описало начатый им круг. Он вернулся назад, затем атаковал – все это в одно мгновение, вырвав шпагу сэра Эндрю из раны и бросил свое тело в выпад, слившись со своим оружием в одну линию. Конец линии был – в груди Эндрю. Я видела, как кончик шпаги прошел насквозь и показался из спины юноши.

На какое-то время и зрители с бьющимися сердцами, и сами дуэлянты застыли. Тело Гэвина все еще сохраняло смертельную грацию последнего удара, а Эндрю стоял прямо, словно был наколот на булавку. Затем Гэвин ретировался. На лице Эндрю застыло выражение детского изумления. Его глаза все еще были открыты, они словно бы спрашивали, что происходит, когда он начал падать.

Из горла леди Мэри вырвался глубокий звук. Посмотрев на нее, я увидела, что ее гордое лицо смялось, словно мокрая бумага. С криком “Эндрю! Эндрю!” она бросилась к нему, и как раз вовремя, чтобы обхватить падающее тело руками за плечи. Она упала вместе с ним, увлекаемая на пол его весом. Рыдая, она прижала свои ладони к бледным щекам.

Это был ужасный звук. Он разрывал сердце. Я подошла к ним, шагая на деревянных ногах и одновременно чувствуя в них ужасную слабость, но, прежде чем я успела коснуться ее, Рэндэлл отстранил меня с брюзжанием:

– Это не место для леди, Дамарис!

Когда я повернулась от жертвы к убийце, в моем сердце боролись жалость и гнев. Шрам Гэвина выделялся на его лице, словно клеймо. Но если не считать этой огненной отметки, его лицо было так же бело, как и его рубашка. Правая рука все еще сжимала рукоять шпаги; другая ухватила раненую руку так крепко, что батист его рубашки топорщился под затянутыми в черный шелк пальцами. Его взгляд был прикован к поверженному противнику, и на лице было выражение горчайшего сожаления.

Под этим взглядом мой гнев растаял.

– Гэвин, Гэвин, не нужно горевать. Может быть, его еще можно спасти.

– Его можно спасти. Удар пришелся слишком высоко. Слишком высоко.

Гэвин откинул клинок резким движением, отчего тот, звеня, воткнулся между плитами.

– Дьявол превратил меня в полного дурака – удар пришелся слишком высоко!

Его глаза нашли мое лицо, и я отшатнулась от того, что я в них увидела.

– Господи боже, вы еще здесь? Убирайтесь. Забирайте своего недотепу любовника и отправляйтесь.

– Отправляться куда, Гэвин?

– Каслтон, Эдинбург, Лондон, мне нет дела куда. Просто убирайтесь вон.

– Вы хотите, чтобы я уехала из Блэктауэра, – тупо повторила я.

– Это место не годится для вас, Дамарис, – сказал он уже более спокойно. – Это место не годится ни для одной порядочной христианской души.

– Мое место рядом с вами, где бы вы ни были, – обреченно произнесла я. Мне было совершенно все равно, что меня могут услышат Рэндэлл или леди Мэри. При моих словах лицо Гэвина разгладилось и окаменело. Уголки его рта, обезображенного шрамом, приподнялись в неприятной улыбке.

– Ради бога, полагаю, что вчера вечером вы приняли мои слова всерьез, – воскликнул он. – Я недооценил свои собственные таланты!

Я почувствовала, как кровь отхлынула у меня от щек, но говорить была не способна. В это время его глаза осмотрели меня с головы до ног с невыносимо оскорбительным изумлением.

Наконец он заговорил:

– Если хотите, оставайтесь. Но, ради справедливости, прошу вас помнить, что я никогда не упоминал о женитьбе.

Я подняла руку и ударила его по лицу. Он отодвинулся на несколько шагов, чего не делал даже под ударами Эндрю. На его бледной щеке, той, что без шрама, проступили красные отметины от моих пальцев. Но его улыбка не изменилась.

Я отвернулась и обнаружила, что смотрю на измятые оборки рубашки Рэндэлла. Значит, он слышал... он слышал все. Но мне было все равно. Мне было все равно, даже когда он взял мою руку своей жирной рукой собственника и притянул меня к себе.

– Мальчишка ранен не так уж тяжело, – сказал он голосом, в котором слышалось удовлетворение. – Нужно позвать слуг, Дамарис, чтобы отнести его наверх.