Все это вполне совпадало с моим собственным мнением о Марке, так что я готов был воскликнуть вместе с обозревателем «Утра»: «Пока полиция вела никчемные допросы, подельник Люси исчез в неизвестном направлении и только тогда был наконец-то объявлен в розыск. Предлагаю всем бельгийцам принять участие в розыске, а изловив, немедленно препроводить в полицию».

Сложив все прочитанные газеты в лоток, я взглянул на часы: восемь тридцать – самое время для того, чтобы отправиться в университет, где подозреваемая всем миром Люси должна была сдавать экзамен профессору Мунку. Как знать, может, враждебный настрой прессы сделает девушку более откровенной и искренней и мне удастся выудить у нее какие-нибудь интересные факты. К примеру, куда мог подеваться ее любимый и нечистый на руку Марк.

Дорога до университета не заняла много времени – через считаные минуты я был на месте, первым делом отметив там и тут уже знакомые мне лица журналистов. Стало быть, не я один решил выйти на охоту, и Люси ожидали здесь с утра пораньше вездесущие акулы пера. Я направился на кафедру искусствоведения, чтобы уточнить местонахождение Люси у ее преподавателя и собрата по ордену Питера Мунка.

Не дойдя до здания факультета считаных метров, я наткнулся на профессора – он запросто лежал на изумрудной траве лужайки перед зданием, закинув руки за голову и мечтательно уставившись в высокую синь неба.

Я деликатно кашлянул, чтобы привлечь внимание рыцаря ордена к своей скромной персоне.

– Извините, профессор, могу я побеседовать с вами?

Он тут же поднял голову, уселся по-турецки и уставился на меня через стекляшки своих очков.

– Ах, да! Вы, кажется, из приятелей Люси – ведь это с вами мы однажды душевно беседовали? Если я, конечно, ничего не путаю, – он поправил очки, тяжко вздохнув. – За последние дни мне приходится так много общаться с журналистами, что, признаться, я порою путаюсь.

– Нет-нет, насчет меня вы абсолютно правы, – я ободрительно улыбнулся Мунку. – Я действительно приятель Люси, и мы действительно с вами беседовали. Поэтому я решился вновь побеспокоить вас. Дело в том, что я хотел бы увидеть Люси. Если не ошибаюсь, сегодня она должна сдавать экзамен?

Пару секунд профессор задумчиво смотрел на меня, по всей видимости думая о чем-то своем. Когда смысл моих слов наконец-то до него дошел, он с преувеличенным энтузиазмом кивнул.

– Да, конечно… То есть я хотел сказать, что сегодня Люси не будет сдавать экзамен. Видите ли, она не готова – все эти события совершенно выбили девочку из колеи, у нее попросту не было времени, чтобы повторить весь материал. Кроме того – журналисты… – Тут профессор с тревогой огляделся кругом, точно опасаясь наступления армии четвертой власти. – После ужасной статьи в вечернем номере «Вестей Брюсселя» началась самая настоящая травля Люси. Журналисты до ночи кружили вокруг ее дома, беседовали с соседями, выкрикивали ей в окно дерзкие обвинения. – Он покачал головой. – Некоторые открыто кричали: как себя чувствует убийца Себастьяна Пилцига? Люси позвонила мне сегодня рано утром и едва не плача рассказала обо всем этом и попросила отсрочки экзамена. Сказала, что совершенно измучена бессонной ночью и попросту не решится выйти из дома. Бедняжка!

Что ж, я вполне представлял себе состояние Люси и согласился с профессором: действительно – бедняжка, лучше и не скажешь. Другое дело, что, по всей видимости, девушка пожинала плоды рук своих. Убийство – и грех, и преступление, за которое придется понести суровое наказание, рядом с которым нынешняя травля журналистами покажется детской шалостью.

Между тем профессор в очередной раз тяжело вздохнул.

– Вы знаете, многие относятся к Люси неприязненно, говорят, она не слишком любезная, неприветливая и все в таком роде. Что ж, в общем и целом я согласен. И все-таки есть в этой девочке стержень – тот самый характер, который я всегда особо уважаю в людях. Она умеет добиваться своего! А это дорогого стоит.

Он поудобнее уселся на зеленой траве, прищурившись на солнышке.

– Только представьте: Люси – из семьи потомственных циркачей. Да она должна была всю жизнь кочевать вместе с цирком шапито, бесконечно повторяя трюки, известные с детства! Но девочка сумела вырваться из этого замкнутого круга! Доказала своим родным, возмущенным ее изменой семейному призванию, что способна жить своей жизнью, сама зарабатывая на собственное образование. Первый семестр она подрабатывала в студенческой столовой – посудомойкой, уборщицей. И тем жила. Потом она оформила витрины трех кафе в Брюсселе, получив за работу неплохие гонорары. И, наконец, этот заказ магистра Себастьяна…

Профессор мотнул головой, на мгновение прикрыв глаза.

– Вы не представляете! Магистр собирался заплатить Люси большой гонорар… Кстати, надо бы сообщить об этом прессе, которая считает, что девочка убила магистра, чтобы выгодно продать золотого Джокера. Ведь своим трудом она заработала бы очень неплохие деньги! И не совершая притом никакого преступления.

Профессор посмотрел на меня, сурово нахмурившись, точно нутром чуя, что это с моей подачи пресса обвиняет его ученицу в страшном преступлении.

– Согласитесь, прессу несложно понять, – я миролюбиво улыбнулся. – Люси Манье – потомственная циркачка, и именно ее ножом был убит магистр Себастьян; при этом она пыталась скрыть от всех орудие убийства.

Я покачал головой, наблюдая, как при моих последних словах профессор мрачно опустил голову.

– Скажите, профессор, а вы лично знали о том, что Люси в совершенстве владеет холодным оружием?

Мне хотелось посильнее задеть Мунка, чтобы услышать его пылкий и искренний ответ. Так и получилось: профессор слегка порозовел, нахмурился, взглянув на меня с известной долей раздражения.

– Я знал, что Люси прекрасно исполняет цирковой номер «метание ножей», что у нее твердая рука и меткий глаз, – он произнес эти слова намеренно неторопливо, с нажимом, внушительно глядя на меня. – Дело в том, что я был на том самом капустнике, о котором Люси говорила в полиции. Когда Люси продемонстрировала нам свое мастерство, в считаные секунды отправив ножи точно по абрису человеческого тела на деревянной доске, мы все едва не сбили руки в аплодисментах. Это было просто потрясающе! После нее несколько парней тут же попытались повторить номер – и у них ничегошеньки не получилось! Именно тогда Люси и рассказала мне о своей цирковой семье, о том, как сложно было для нее уйти из цирка, окунуться в обычную жизнь, покончив раз и навсегда с кочевой цыганщиной шапито. Признаюсь: с тех пор я уважаю девочку еще больше.

Нравятся мне люди, подобные этому профессору: речь идет о кровавом убийстве, в котором подозревается его студентка, а он говорит о ней и о ее твердой руке так, словно она – ангел во плоти.

– Полагаю, все-таки у вас возникли недобрые предчувствия, когда вы узнали об убийстве магистра Себастьяна? – невинно поинтересовался я, отметив очередную вспышку румянца на лице Мунка.

– Разумеется, – он попытался улыбнуться, но улыбка вышла кривая. – Когда я услышал об убийстве, когда прочел в газете, что магистру перерезали горло кинжалом… в тот же момент номер Люси на том самом капустнике немедленно встал перед моими глазами! Я как наяву увидел: Люси легко, не напрягаясь, бросает ножи, которые попадают в нужную точку, вонзаясь в доску чуть ли не наполовину…