— Наверное, вы устали, — заметил он наконец.

— Напротив, я прекрасно отдохнула. Я спала до полудня, — ответила Тея.

Она по-прежнему не смотрела на него. Наконец Рудольф, изображая душевный порыв, встал и устроился рядом с ней на подоконнике. Протянув руку, он поймал ее пальцы.

— Я хотел бы попросить у вас прощения, — негромко проговорил он.

Ее холодные пальцы остались неподвижны.

— Спасибо.

Голос Теи был так же холоден.

— Вы должны меня выслушать! — страстно воскликнул Рудольф. — То, что произошло вчера, ни в коей мере нельзя считать моей виной. У меня были основания считать, что домом пользуется шайка разбойников. Я сказал об этом сэру Филиппу, и после этого от меня уже ничего не зависело. Я не мог отказаться от своих слов. Да и с какой стати мне было это делать? Причиненный солдатами ущерб, конечно, непростителен, но я был всего лишь невольным участником неудачной попытки арестовать печально знаменитого разбойника!

Тея отняла у него руку и наконец повернулась к нему лицом.

— Вам совершенно ни к чему говорить мне все это, кузен Рудольф. Я прекрасно понимаю, почему вы приехали в Стейверли.

Он покраснел, почувствовав, что кроется за ее словами, но не отвел глаз.

— Наверное, очень неудачно, что мы выбрали именно, ту ночь, когда вы оказались там.

— Для меня это, конечно, было неприятно.

— А до нашего приезда вы были одна, совсем одна?

— По какой причине вы задаете мне эти вопросы, кузен Рудольф?

Он наблюдал за ней, и в уголках его губ внезапно появилась улыбка, словно он был совершенно уверен в себе. Тея сидела очень прямо, взгляд ее оставался спокойным, губы не дрожали, только на нежной шее билась жилка, и Рудольф это заметил. Секунду его взгляд не отрывался от нее, а потом он медленно извлек из кармана небольшой предмет. Еще мгновение он крепко сжимал его в кулаке, словно получая удовольствие от возможности стиснуть его, а потом показал Tee.

— Может быть, вы объясните вот это? — спросил он.

Она взглянула на протянутый им предмет, и сердце у нее упало. На ладони Рудольфа лежала полумаска: черная шелковая полумаска с прорезями для глаз. Тея не пошевелилась, не сделала попытки взять у него маску, по ее пальцы, лежавшие на коленях, крепко сжались.

— Где вы ее нашли? — спросила она, не притворяясь, будто не понимает, что именно он ей показывает.

— В Стейверли, — ответил Рудольф. — Она лежала на туалетном столике в одной из спален.

— В которой? — поинтересовалась Тея.

— В большой, с окнами на портик.

Тея глубоко вздохнула. Это была комната ее отца, комната, называвшаяся Главной спальней, потому что в ней всегда спал глава семьи. В ней стояла большая кровать с балдахином в алькове, занавешенном гобеленами. Полог был из роскошной зеленой парчи, а страусовые плюмажи на четырех поддерживающих балдахин колоннах доходили до потолка.

Лежа на кровати в этой комнате, через большие окна можно было любоваться озером и парком, видеть на горизонте густой темный лес, лежавший на границе поместья. Тея помнила, что, когда отец заболел, она как-то спросила его, не одиноко ли ему днем, когда он остается один. Лежа на подушках, отец улыбнулся ей и ответил:

— В этой комнате мне никогда не бывает одиноко. Она похожа на сторожевую башню, потому что из окон мне видна земля, которую я люблю и которую любили наши предки. Она расстилается прямо передо мной. Я вижу, как голуби летят в лес, в свои гнезда, как олени пасутся под дубами, как куропатки летят на поля пшеницы. А над озером проносятся ласточки, и дикие утки взлетают с воды, отправляясь на кормежку. Разве можно чувствовать себя одиноким, наблюдая за всем, что тебе так дорого?

Тея словно снова услышала отцовские слова, увидела его глаза, сиявшие любовью. С того дня она всегда мысленно называла ту комнату сторожевой башней. И теперь она знала, что Лусиус тоже лежал на этой старинной кровати и смотрел на земли, которые любил!

Да, Лусиус останавливался в Главной спальне, и там, в доме, который принадлежал ему по праву рождения, он сбросил свою личину. Видя черную маску на ладони Рудольфа, Тея вдруг почувствовала к ней ненависть. Кусок черного шелка был символом всего того, что разделяло ее с человеком, которого она любила. Эта полумаска, скроенная из дорогой ткани, поначалу скрывала Лусиуса от отрядов Кромвеля, а потом так же надежно прятала его от людей короля. Но для них обоих она стала такой же преградой, какой был бы обнаженный меч, положенный между ними. Тея с трудом подавила желание схватить маску с ладони Рудольфа и выбросить ее в открытое окно.

Вместо этого она проговорила спокойным и ровным тоном, хотя сердце ее отчаянно билось.

— Как странно, что вы нашли маску в спальне моего отца!

Возможно, вы все-таки не так уж сильно ошибались, считая, что дом навешали джентльмены с большой дороги.

— Очень деликатное наименование для разбойников! Право, кузина Тея, мы могли бы быть друг с другом откровенны!

— Откровенны в чем? — наивно спросила Тея.

Рудольф колебался. Он все-таки не мог заставить себя прямо и открыто признаться, что желает смерти своего двоюродного брата, чтобы унаследовать титул и поместья. Он бил почти уверен в том, что Тея знает, кто такой Белогрудый, и что она отправилась в Стейверли специально для того, чтобы спасти его от ареста. И все же он не мог заставить себя облечь свои убеждения в слова.

Во всем облике Теи была такая чистота, глаза светились такой честностью, что он начинал ненавидеть собственную алчность, хотя и понимал, что не может от нес отказаться. Он принял решение заполучить Стейверли и все, что этот дом символизировал. Маркизат должен достаться ему, чего бы это ни стоило. Однако слабость его характера была такова, что даже в своем злодействе он не мог быть сильным. Пока он колебался, подыскивая подходящие фразы и тут же их отбрасывая, Тея вдруг подалась вперед и взяла маску с его ладони.

— Я оставлю ее у себя, кузен Рудольф, — сказала она. — Конечно, если вы не найдете человека, которому она принадлежит.

С этими словами девушка встала, и не успел он сообразить, что она намерена делать, как она уже оказалась у двери и, быстро присев в реверансе, сказала:

— Мне тоже следует немного полежать, так что прошу меня извинить.

Тея исчезла раньше, чем он успел ее остановить. Она ушла и унесла с собой маску. Рудольф остался один, чувствуя, что каким-то образом его перехитрили и сбили с толку. А Тея у себя в спальне опустилась на колени, прижимая черную маску к губам.

— Боже, молю, храни Лусиуса, береги его! — шептала она. — Защити и спаси его… Ведь я его люблю… Боже милостивый, я так его люблю!

Рудольф захлопнул дверь своей комнаты за только что ушедшим гостем, забравшим последнюю ценную вещь, которая еще оставалась: комплект золотых пуговиц, которые украшали его лучший расшитый камзол. Камзол валялся на полу, и Рудольф раздраженно отбросил его ногой, а потом прошел через комнату и уселся у камина в единственное оставшееся у него кресло.