Сейчас где-то на мертвой пустоши, среди рядов колючей проволоки ползли несколько человек, отчаянных сорвиголов. Конечно, каждый такой поход тщательно готовился, наблюдатели вычисляли точное расположение пулеметов и вражеских дозоров, расписание патрулей и офицерских проверок. Но все же в любой момент каждый из разведчиков мог зацепиться за «колючку», задеть спуск сигнальной ракеты, звякнуть консервной банкой с камнями. Насторожить врага и умереть, так и не поделившись ценным знанием. А это значит, что ранним утром, когда артиллерия проведет короткую, без пристрелки, но бешеную по интенсивности артподготовку и вперед пойдет первая волна пехоты, они могут наткнуться на построенный дот, попасть под огонь незамеченного пулемета или передислоцированной батареи… А то и еще хуже — противник догадается о готовящемся наступлении.

Но уберечься от немцев — это еще не все, это лишь три четверти дела, необходимо еще вернуться к своим, не попав под их огонь. Ведь английские часовые своих разведчиков не окликают и не отзываются.

Порыв свежего ночного ветерка овеял лица прохладой, донес с немецкой стороны звуки губной гармоники — кто-то играл печальную протяжную мелодию.

— Добрый день, — произнес за спиной смутно знакомый голос.

Уильям обернулся. Ну, конечно, давешний француз-танкист, тот, что неостроумно и оскорбительно пошутил относительно «обители Марса». Что здесь делает французишка?

— Вечер, — неприветливо ответил лейтенант вместо ответного приветствия.

— Что? — не понял танкист.

— Добрый вечер. Вечер, а не день, — поправил Дрегер, вернувшись к созерцанию нейтралки. Француз промолчал.

Минуты сменяли одна другую. Скаут щелкнул крышкой часов — дорогого швейцарского хронометра с фосфоресцирующими стрелками, не иначе — дар самого Ловата, тот зачастую покупал снаряжение для скаутов за собственный счет. Он ничего не сказал, но молчание разведчика было красноречивее любых слов.

— Слишком рано, — заметил француз, мягкий галльский акцент придавал его словам какую-то особенную проникновенность.

— Сегодня за пленными не ходили, — пояснил скаут. — Опасно. Только посмотреть, не построили ли «колбасники» что-нибудь новое. И проверить проходы.

Сразу несколько «светильников» вспыхнули прямо над окопами, залив окрестности ослепительно-белым светом. Осветительные снаряды медленно опускались на небольших парашютиках, роняя снопы искр, как рождественские шутихи. Скауты рефлекторно пригнулись, хотя их убежище и так было вполне глубоким — верхний край проходил на уровне глаз мужчины среднего роста. Танкист остался прямым, как доска, выдавая себя как человека, которому не приходилось кланяться пулям. А может быть, ему было просто больно или неудобно наклоняться из-за корсета.

Из-за спины раздалось прерывистое гудение. Что-то небольшое, похожее на крест, пронеслось на малой высоте поодаль, удаляясь в глубь немецких позиций.

«Жук», вспомнилось Дрегеру. Двенадцать тысяч по ветру?..

Минуло еще с четверть часа или чуть больше.

Внутренне он был готов к чему-то подобному, но, когда впереди, где-то на условной границе нейтральной полосы и немецкой передовой, взметнулся яркий всполох, Дрегер содрогнулся. На черном фоне оранжевый, химически чистый свет казался особенно ярким и противоестественным.

— Идиоты, — севшим голосом произнес скаут. — Все-таки полезли вглубь… А там «светляки».

Что такое «светляк», Уильям знал, хотя доселе не видел. Так назывались световые сигнальные мины — запаянные стеклянные трубки со специальными порошками. Их закапывали или просто засыпали мусором, клали в грязь. Стоило неосторожному раздавить хрупкий сосуд, как порошок вступал в реакцию с воздухом, давая безвредную, но яркую вспышку. Обычно «светляков» высеивали полосами, в зависимости от состава порошка, чтобы дежурные пулеметчики могли сразу открыть огонь на соответствующую цвету дистанцию.

На немецкой стороне вспыхнули сразу три прожектора, их жадные лучи шарили по нейтральной пустоши. Залаяли пулеметы, не жалея патронов — длинными очередями. Заухали бомбометы. Германцы методично обрабатывали весь прилегающий участок, не экономя патронов и мин. Англичане не остались в долгу — ударили в ответ. Дрегер пригнул голову, несколько близких разрывов осыпали окоп земляной крошкой.

Взаимный обстрел длился почти десять минут, затем постепенно сошел на нет. Неожиданно у немцев снова заиграла гармоника.

— Все, — сказал старший скаут, и это короткое слово было произнесено так, что стоило целой эпитафии.

— Подождите, лейтенант…

Французский танкист догнал Дрегера в самом конце траншеи. Уильям вежливо, но безразлично смотрел, как тот привалился к земляной стенке, жадно хватая ртом воздух.

— Я спешу, — произнес англичанин.

— Понимаю. — Француз все никак не мог отдышаться. — Сейчас… пара слов…

Неподалеку вновь вспыхнула перестрелка. Теперь «люстры» запускали на всем протяжении видимого фронта, по обе стороны нейтральной полосы. Белый мертвящий свет четко и контрастно освещал траншею, снующих по ней людей и бледное лицо танкиста.

— Время, — напомнил лейтенант. Обостренным чутьем он ощущал, что приготовления к наступлению вошли в решающую стадию, когда их уже невозможно скрыть от противника, и начинается гонка на время. Штурмовой батальон, в который входил и его, Дрегера, взвод, шел во второй волне наступления, но все равно следовало поторопиться.

— Да, простите… — Танкист наконец отдышался. — Я не задержу, всего пара слов. Первое — я приношу извинения.

Дрегер от души понадеялся, что тени скрыли безмерное удивление, отразившееся на его лице.

— Извинения? — уточнил он.

— Да. Мой выпад был… недостоин. Но дело в том, что я — Судья. Судья Годэ.

— Я слышал про вас, — осторожно произнес Дрегер. Про Анри Годэ, по прозвищу Судья, слышали многие, следовало признать, у этого человека и в самом деле были основания критически относиться к англичанам.

— Хорошо, тогда мне не придется объяснять. Это было первое. Второе — я пойду в бой вместе с вашим взводом, на TSF.

— Добрая весть! — На этот раз Дрегер даже не пытался скрыть радость.

К девятнадцатому году пехота научилась ценить танковую поддержку, но понимающие люди особо радовались не обычной коробке на гусеницах, а ее более редкой разновидности — TSF.[78]Идея была простая, но, безусловно, гениальная — посадить артиллерийского корректировщика под прикрытие брони, снабдив его мощной радиостанцией. Оставалась сущая «малость» — добиться надежной работы последней и наделать таких машин побольше. «Радиотанк» Рено появился на фронте весной восемнадцатого, очень быстро завоевав уважение своих и лютую ненависть немцев. Изначально механизированные корректировщики применялись в интересах танковых частей и пехотных соединений от бригады и выше, но понемногу «спускались» к нижестоящим подразделениям. Их никогда и никому не хватало, поэтому известие о том, что в интересах взвода будет работать бронированный корректировщик с дальностью связи до восьмидесяти километров, искренне радовало.