— Танька консультирует? — искренне удивилась Ванда, но Подгорный был уже одержим другой идеей и не желал более ничего слышать о Таньке.

Сознание его цепко схватило сказанное Вандой о маньяке и опасности, которую он представляет для всех, включая его самого, и теперь лихорадочно работало, раскручивая эту информацию. Справедливости ради следует отмстить, что Виктор Подгорный никогда не был стратегом, но то, что он отличный тактик, было бесспорно.

— Слушай, вот что. Давай-ка в темпе одевайся, приводи себя в порядок и поедем со мной, — решительно скомандовал Виктор.

— Куда еще?

— Так, в одно место. Короче, мы решили собраться сами, ну мы — хозяева всех контор, которым принадлежит башня, и перетереть это дело, так сказать, в узком кругу. Вот ты нам все свои соображения и поведаешь: Тебе ведь уже есть что сказать, да? По глазам вижу, что есть.

— Может, и есть. Но никуда я с тобой не поеду. У меня и так по твоей милости два дня из жизни вылетели полностью. Так что разбирайтесь со своим маньяком сами. У вас аналитики, службы безопасности, у вас связи, деньги — вот и действуйте. А мне выспаться надо, а потом — работать.

— Слушай, ты ведь сама сказала, что завтра он может выбрать тебя, потому что ты моя бывшая жена, потому что эту ночь я провел у тебя, к примеру. А вдруг он следит? Ну хорошо, допустим, не ты и не я, а еще одна пятилетняя девочка или мальчик. Ты что, будешь спать спокойно, зная, что наши аналитики — дырка от бублика?

— Так зачем вы их держите?

— Для престижу. Модно, понимаешь? Ну, принято в нашем кругу: если собака — то ротвейлер или там доберман какой-нибудь; если машина — то… ну, про машины ты и сама знаешь; если любовница — то топ- модель или певичка из популярных, а если начальник службы безопасности — то непременно генерал или на крайний случай полковник гэбэшный или грушный. Начальников главков союзного еще КГБ — тех прошлые олигархи расхватали, но от тех и вовсе проку, по-моему, никакого: давно в маразме. Мы добирали уже остатки — так, их заместителей, начальников отделов, — сама видела, что за персоны. Слушай, ну что мы время теряем, там стрелка забита уже через сорок минут, а ты еще полчаса как минимум перышки будешь чистить, я же тебя знаю.

— Было бы для кого, — фыркнула Ванда, и это означало, что предложение Подгорного ею принято.

Со стороны это могло показаться странным, потому что Подгорный, во-первых, был совершенно безразличен Ванде, а во-вторых, действительно изрядно надоел. Его патетическая речь о возможных безвинных жертвах маньяка, разумеется, возымела на Ванду некоторое действие, как, впрочем, возымела бы и на любого другого нормального человека. Но главная причина ее внезапного и скорого согласия заключалась в другом.

К этому времени Ванда знала о маньяке практически все, а неожиданное предложение Подгорного предоставляло ей уникальную возможность встретиться с ним лично, причем в ближайшие полчаса.

А теперь, господа, я расскажу вам сказку. Да, именно сказку, потому что все от начала до конца в этой сказке придумано мною, но из этого ведь вовсе не следует, что всего этого не могло произойти на самом деле. Верно?

Заранее хочу принести вам свои извинения, потому что моя сказка вряд ли приятно развлечет вас, и уж тем более позабавит, но что поделать, господа, ведь все сказки на свете, как и все на свете зеркала, всего лишь отражают ту действительность, которая их окружает, возможно, несколько утрируя в своем отражении что-то, а что-то, напротив, преумаляя. Каждый из вас в детстве наверняка любил ходить в комнату смеха — были такие аттракционы в парках культуры и отдыха в те времена, когда мы с вами были еще маленькими детьми, и суть их заключалась лишь в том, что на стенах висели зеркала, сильно искажающие окружающую действительность и, в частности, облик того, кто в них заглядывал. Но нас эти искажения веселили и радовали, вспомните, наверняка каждый из вас хоть раз да хохотал до колик, увидев вместо привычной собственной физиономии в лукавом стекле безобразно кривляющееся чудовище. Что уж говорить о сказках! Их преувеличения или откровенные волшебства до сих пор подчас волнуют наши души, где-то в глубине которых живет еще, свернувшись маленьким теплым комочком, надежда: «А вдруг?»

Однако вернемся к моей сказке. Она, как уже было сказано, получилась страшной, а местами так просто ужасной, но если вы непременно хотите услышать ее, заприте свои эмоции на самые крепкие замки, которые имеются в арсенале ваших душ, и приготовьтесь к худшему. Хотя вначале ничто не предвещало будущих бед. Лет эдак примерно около сорока назад, а быть может, чуть меньше в одной стране родился мальчик. Это был ничем не примечательный мальчик, который родился в ничем не примечательной семье и с детства, как, впрочем, и большинство мальчиков в той замечательной стране, был настроен на то, чтобы прожить ничем не примечательную жизнь, такую же, как миллионы других мальчиков и девочек, ни в косм случае не стремясь обогнать их или чем-то среди них выделиться (подобное поведение в той замечательной стране, мягко говоря, не приветствовалось, а если быть уж совсем честным, то довольно сурово каралось).

Однако категорически не следовало отставать от общей массы своих замечательных сограждан, вовремя поднимаясь на те ступени, которые были положены, и приобретая те материальные ценности, которые доступны (потому что отставание тоже рассматривалось как аномальное выделение из общей массы и также, возможно, чуть менее сурово, порицалось). Так прожил мальчик почти четверть века из отпущенной ему жизни, что только звучит весьма внушительно, а на самом деле совсем немного, потому что к этой поре человек, как правило, бывает еще не очень зрел, нравственно и психологически устойчив и уж тем более силен. Из этого правила, разумеется, случаются исключения, но они довольно редки и потому широко известны общественности. Наш мальчик к их числу не принадлежал, иначе мы давно знали бы о нем много больше, чем теперь. Итак, ему исполнилось двадцать пять, а возможно, уже и двадцать шесть или даже двадцать семь лет, когда в его замечательной стране вдруг объявлены были радикальные перемены. Именно так: объявлены, причем не какими-то там бунтарями-революционерами, а собственно властями предержащими, вполне официальными лицами. Однако вся предыдущая история той славной страны приучила ее мудрый народ не очень-то доверять радикальным переменам, объявленным сверху, и потому никто особо активно за реализацию новаторских программ не взялся. То есть большинство не взялось. Нашлись, разумеется, как всегда, чудаки, которые в силу своей наивности, или бьющей через край энергии, требующей выхода, или уникальной прозорливости, а вероятнее всего, молодости и полного отсутствия опыта общения с таким субъектом общественных отношений, как «власти обещающие», все же решили отведать предлагаемого сверху новшества. И отведали. И оказалось, что новшество пришлось им очень даже по вкусу, потому что заключалось оно (поначалу, разумеется!) в том, что нужно было просто не лениться, а поднимать лежащие под ногами деньги. И все. Далее происходило неслыханное — за это никто не наказывал, деньги не отнимали, и более того, появилась возможность тратить их по собственному усмотрению на что угодно, как угодно и где угодно.