Франческа подняла руки и закружилась на месте.

– Я счастливейшая женщина на земле! А вы? Вы счастливы?

– О да, – ответил он. – Я очень-очень счастлив. Я действительно счастлив. – Однако в его голосе слышалась грусть. – Пойдемте, – медленно проговорил он, – мы должны вернуться к остальным.

– Да, мы должны рассказать им, – радостно воскликнула Франческа и замолчала. – Но, Джейми, дорогой, давайте не будем упоминать о письмах к отцу. Просто скажем, что собираемся тайно обвенчаться. С вами все в порядке?

– Конечно, – буркнул Джейми и со вздохом побрел за ней к лагерю.

«Дорогие сестры!

Вполне возможно, все ваши мечты станут явью. Кажется, я женюсь на наследнице Мейденхолла. Нет, не думайте, что здесь замешана любовь. Ни в коем случае. Франческу нужно спасти. Она нуждается в защите, а мы – в новой крыше. Разве не на таких принципах заключаются все удачные браки?

Однако я не уверен, что мы поженимся, потому что продолжаю настаивать на том, чтобы получить разрешение ее отца. Не представляю, как он может согласиться, если уже отдал ее руку другому. Но Франческа считает, что он даст согласие. Как только мы его получим, то сразу поженимся.

Я обязательно сообщу вам, как дальше пойдут дела.

Вы помните Эксию, о которой я рассказывал вам? Оказалось, что она чрезвычайно полезна, потому что очень удачно торгует. Несмотря на то что она беззастенчиво лгала, расхваливая свой товар, ей удалось продать целый фургон тканей, а на вырученные деньги прикупить кое-какую живность, которую затем она выменяла на сотню пар ботинок у одного торговца. На оставшиеся деньги она купила тысячу пуговиц у вдовы, возвращавшейся с похорон мужа. После этого она заставила всех нас – кроме наследницы, естественно, – пришивать пуговицы к ботинкам, а на следующий день продала все эти ботинки в два раза дороже, чем покупала.

Рис говорит, что за неделю она утроила сумму, вырученную за ткани, и что через месяц у нее будет достаточно денег, чтобы купить дом. Но я боюсь, что Рис преувеличивает, потому что он, кажется, влюблен в нее. И Томас тоже.

И все же благодаря Эксии я не потратил ни пенса из денег, выданных мне Мейденхоллом.

На несколько дней мы остановимся у Лахлана Тивершема. Там мы встретим остальные фургоны Мейденхолла и будем ждать письма от отца Франчески, поэтому можете писать мне туда.

Шлю вам свою любовь и молитвы.

Ваш любящий брат, Джейми.

Р. S. Мне очень жаль, но пурпурный шелковый дублет погиб безвозвратно, потому что Эксия подожгла его. Я сам едва не сгорел. Но не тревожьтесь, ожоги заживают быстро».

– Ну? – спросила Джоби у сестры. – И что же ты думаешь? Уверена, он женится на наследнице Мейденхолла. Уверена, Перкин Мейденхолл будет счастлив, если его дочь выйдет за Джейми. Ведь он граф, в конце концов.

– А я не уверена, – ответила Беренгария, вдыхая аромат цветов, росших в садике за замком. – Неужели ты считаешь, что наш брат отказался бы жениться на наследнице Мейденхолла, если бы этот богач предложил ему свою дочь? Неужели нашелся бы мужчина, способный отказаться от такого предложения? Ведь вокруг сотни обедневших дворян, которые с радостью согласились бы жениться на ней. Не сомневаюсь, что у Мейденхолла были веские причины выдать свою дочь за сына богатого купца.

– Верно, – с неохотой согласилась Джоби. – А что ты думаешь об этой Эксии?

– Полагаю, – поколебавшись, проговорила Беренгария, – она очень интересная личность.

– Интересная? Удивительно, что до сих пор никто не окунул ее с головой в помойную яму.

– Но с другой стороны, зачем той женщине тысяча пуговиц? Возможно, она была благодарна, что хоть кто-то купил их у нее.

Джоби остановилась и посмотрела на Беренгарию. По какой-то причине получилось так, что они поменялись ролями. Обычно именно Джоби отличалась недоверием и цинизмом, сейчас же Беренгария стала рассуждать о деньгах и оценивать чьи-либо поступки с точки зрения денег. Кроме того, в этой Эксии было нечто, что очень не нравилось Джоби.

– Ах, Джоби, – вздохнула Беренгария, – почему в тебе нет романтики? Ты боишься, что наш дорогой брат, чрезвычайно романтичная натура, влюбится в эту Эксию, у которой нет ни пенса за душой, и мы никогда не будем жить в достатке?

– Судя по твоим словам, он уже влюбился в нее, – буркнула Джоби. – Но что ты имеешь в виду, говоря, что наш брат – чрезвычайно романтичная натура? Неужели благодаря своей романтичности он стал таким отличным солдатом?

– Конечно.

– Ты сошла с ума. Какая романтика в том, чтобы убивать и калечить?

– Тебе прекрасно известно, что Джейми ненавидит и то и другое. Им движут долг и стремление бороться за справедливость, за победу добра над злом.

– Правильно, – медленно произнесла Джоби, – но какое отношение это имеет к Эксии? У меня сложилось впечатление, что она сводит его с ума. Он говорит, что она подожгла его. – Девочка прищурилась. – Как бы мне хотелось поджечь ее.

Невидящий взор Беренгарии был устремлен вдаль.

– Не могла бы ты собрать для меня цветков вишни? Судя по силе аромата, у нас будет хороший урожай.

Вынув из ножен небольшой кинжал, Джоби срезала несколько веток с ближайшего дерева.

– Что мы ответим нашему братцу?

– Ты спрашиваешь о том, что именно нам написать, чтобы вынудить его влюбиться в богатую женщину, на которой он, как утверждает, возможно, женится, но лишь ради того, чтобы обновить крышу в нашем доме?

– Точно. Ты не думаешь, что его чувство долга может оказать на него влияние в браке и он полюбит ее? Мы слишком бедны, чтобы вспоминать о любви.

– Он и так тянет слишком тяжелый груз, – с горечью заметила Беренгария. – Мама и я…

– И я, – добавила Джоби. – Я хочу, как королева, никогда не выходить замуж!

– А я хочу, как пчелиная матка, нарожать сотню детей, чтобы все они держались за мою юбку и висли на мне.

Джоби невесело усмехнулась:

– Всегда есть возможность выйти за Генри Оливера. Он даст тебе…

– Ты у меня за это получишь! – воскликнула Беренгария и ухватила младшую сестру за рукав.

Дождь шел несколько дней. Реки вздулись, а дороги, и так плохие, превратились в сплошное месиво, в котором вязли ноги лошадей и колеса фургонов.

Джейми до глубины души жалел себя, когда вынужден был вытаскивать фургоны из грязи. С чего это вдруг он возложил на себя ответственность за торговые фургоны и постоянно ссорившихся людей? Он всегда был солдатом. Являясь младшим братом в семье, который не наследует ни титул, ни земли, он вынужден был самостоятельно пробиваться в жизни, поэтому выбрал профессию военного.

Но ведь у него и так нет земли, думал он, останавливая свою лошадь. Дождь лил как из ведра, заглушая все звуки.