Сложив листок, я сунула его обратно в конверт, чтобы слезы окончательно не смыли текст. Солнце по-прежнему висело над линией горизонта, и мы молча наблюдали его еще несколько минут.

Я представила рядом маму, обнимающую меня за плечи. Боли я не испытывала. Не знаю, с каких пор воспоминания о ней меня начали успокаивать, а не приносить боль. Боль потихоньку, на цыпочках, отступила. Когда настолько привыкаешь к постоянному присутствию чего-то, почти не замечаешь его, оно становится частью тебя, и все. И вдруг, однажды, ты вновь начинаешь осознавать, что мама ушла навсегда, и привычное ощущение отсутствия сменяется ожившими воспоминаниями, старые раны открываются и будоражат тебя. Мысли о маме перестали быть для меня непереносимыми, и я рада, что они хоть немного продлевают ее жизнь во мне.

– Ну что, пошли? – в конце концов предложила я девочкам.

Обе согласно кивнули. Медленно, словно обессилев, мы вернулись в свой дом на колесах. Молчание уже не было таким вязким и враждебным, как при восхождении на гору. Я не осмеливалась его нарушить, не уверенная, что они к этому готовы.

Бабушка была абсолютно права: без нее я не отважилась бы на поездку. Без ее вмешательства, наверное, я нашла бы новую работу, оплатила долги, у меня даже остались бы кое-какие деньги, чтобы питаться хорошими продуктами, а не есть вечные консервы, разогретые на плите, спали бы мы теперь, возможно, на более мягких матрасах, девочки ходили бы учиться у настоящих учителей, температура воздуха была бы как минимум на двадцать градусов выше, у меня не было бы опасений потерять над ними контроль, и мы избежали бы многих неприятных ссор. Все это так, но… Встречались бы мы всего на несколько минут в день в нашей квартире, и я так и не узнала бы, насколько чувствительна Хлоя, насколько она на меня похожа, не узнала бы, что Лили переполнена юмором и великодушием, не разделила бы с ними смешные моменты, споры, открытия и страхи. Мне не удалось бы создать столько бесценных, незабываемых воспоминаний, связанных с моими детьми.

Моя милая бабушка не просто поделилась со мной своими взглядами на жизнь – она сделала мне настоящий подарок.

Я поплотнее закрыла дверь трейлера, чтобы не выпустить наружу тепло. Девочки быстро разделись и нырнули в кровать. Мне осталось только лечь на мою банкетку и натянуть на лицо одеяло, во‐первых, чтобы закрыться от непривычного солнечного света, а во‐вторых, чтобы заглушить рвущиеся из моей души рыдания.

Не прошло и нескольких минут, как я почувствовала рядом с собой маленькое горячее тельце. Затем второе. Я приподняла одеяло. Хлоя и Лили устремились в мое убежище и тесно прижались ко мне.

Спасибо, бабушка.

Между озерами высились горы, зеленый и белый цвета соперничали друг с другом, неподалеку виднелось море, все было точь-в-точь как на обоях для компьютерного рабочего стола. Мы ехали уже больше часа, когда маме вдруг захотелось поговорить. Лили уснула в глубине трейлера.

– Знаешь, ты вовсе не обязана исполнять то, что требуют от тебя парни.

Я с большим удовольствием побеседовала бы о пейзаже за окном, но мама продолжила:

– Ты что, влюблена в этого Кевина?

– Думаю, да.

– Что именно заставляет тебя так думать?

Несколько секунд я размышляла над ее вопросом.

– Потому что, когда он не отвечает на мои сообщения, мне становится грустно.

– И это все?

У нее был такой же вкрадчивый голос, как у питона из «Книги джунглей» Киплинга, мне показалось, что она вызывает меня на откровенность и хочет сделать это помягче. И я решила поддаться.

– Не только: он мил со мной, говорит мне, что я красивая, привлекательная, он очень нежен…

– Хорошо. И ты считаешь нормальным, что он прислал тебе фотографию своего члена и в ответ попросил снимок твоей груди?

Я пожала плечами.

– Не знаю, я не задавалась этим вопросом.

– И тебе хотелось послать?

– Нет, не совсем так. Но я испугалась, что…

Когда я оборвала фразу, она стала настаивать:

– Чего ты испугалась?

– Испугалась, что он уже не будет прежним, если я откажусь. Мне стало страшно, что он не будет больше меня любить.

И тогда она прочла мне длинную лекцию о том, на что мне следует соглашаться, а на что нет, как следует заводить отношения с парнями; о том, что молодые люди все очень разные, о любви, не зависящей от обмена друг с другом откровенными фотографиями, о нежности, которой не ограничивается любовь и не определяет ее вовсе. Я только кивала, но прекрасно понимала, что она ничего в этом не смыслит.

На самом деле я вовсе не люблю показывать свою грудь, не люблю отдаваться парням. Если мне что и нравится, то получать комплименты, ласки, обещания. Я просто люблю быть любимой. Быть той, о ком думают, быть для кого-то очень важным человеком.

Когда я показываю свою грудь, отдаюсь, за это они платят мне любовью. Если я ничего не даю, и они ничего не дают. Все это проще, чем дважды два.

Мне хотелось бы верить маме, утверждавшей, что таким образом любовь не завоевывается, что соблазняет отнюдь не только секс, что парни могут ожидать от меня совершенно другого. Я очень хотела бы ей верить, но как можно верить той, у кого был только один мужчина в жизни?

– Пообещай, что в следующий раз будешь осторожней, – попросила она.

Ничего обещать я не стала, просто кивнула и украдкой скрестила пальцы. Я, может, и хотела бы попробовать, но отлично знаю, как все будет происходить в следующий раз. Он станет меня домогаться, я начну сопротивляться, он разочаруется, я испугаюсь его потерять и сдамся.

Вскоре после полудня мы приехали на парковку национального парка Стаббурсдален[50]. Было холодно, пасмурно, однако Жюльену удалось убедить часть группы, что самый верный способ проникнуться атмосферой Норвегии – это небольшая живительная прогулка в сосновом лесу. Он уверял, что в конце путешествия нас будет ждать захватывающее зрелище.