спокойно, а вот на третий в спортзал ввалилась куча посторонних дядей и тетей. Все-таки местная учительская власть наплевала на общепринятые нормы. Я ж молодой — чего с меня взять?

Но я порадовался, что у меня в этот момент было занятие с десятиклассниками. На большой перемене я успел полистать учебник по преподаванию физкультуры и потому постарался все сделать правильно. Сначала разминка, потом легкоатлетические упражнения. Девочки бегали и прыгали в длину. Ойкали и краснели. Пацаны — старательно отжимались от скамеек и подтягивались на турнике. Большинство, как сосиски, но все же. Под занавес я устроил показательную игру в баскетбол, ибо шестнадцатилетние акселераты почти могли положить мяч в корзину, встав на цыпочки.

Комиссия ни во что не вмешивалась. Сгрудилась у двери, переговаривалась вполголоса, строчила что-то в блокнотах. Я перестал обращать на нее внимание уже на десятой минуте урока. И все же, когда эта толпа чиновников свалила, я вздохнул свободнее. На перемене заскочил даже в столовку. И сделал тут небольшое открытие. Оказалось, что учеников и преподавателей кормят по разному. Хорошая новость…

Мне подали вполне приличную котлету с пюре, в которое добавили кубик масла, и какао с печеньем. Слопав все это, я решил, что нет смысла голодать во время рабочего дня. Не каждый же вечер меня будет ждать роскошный ужин от гостеприимной Глафиры Семеновны!

Последнее на сегодня занятие у меня было с моими оболтусами. Перед тем, как провести перекличку, я изучил оценки, которые они успели нахватать по другим предметам. Зрелище было удручающее, но по поведению двойки стали превращаться в тройки. Выходит, Пал Палыч держит слово! Однако я не стал делать вид, что доволен своими подопечными. Они должны получать хорошие оценки не милостью дирекции, а собственным прилежанием. О чем я им и доложил. Видя, что они заметно приуныли, решил показать им пару стоек и бросков из арсенала каратэ.

Занятия по рукопашному бою в военном училище включали в себя некоторые элементы этой японской борьбы. И показывая их своим второгодникам, я сделал еще одно открытие. Тело Сашка Данилова помнило стойки и поддерживало темп движений. Выходит, он не только самбо занимался?.. Нет, надо срочно доставать пособие. И желательно — видак, с кассетами, на которых записаны фильмы с Чаком Норрисом. Заодно будет хороший стимул оболтусам подтянуть учебу. Появилась четверка в журнале — добро пожаловать на закрытый киносеанс для избранных.

Впрочем, мои броски и прыжки тоже произвели впечатление на «экспериментальный» класс. И я снова прозрачно намекнул, что учить каратэ и самбо буду лишь тех, кто ликвидирует в обозримом будущем колы и двояки в журнале. А потом стал гонять пацанов по обычной школьной программе физической подготовки. И многие — с удовлетворением отметил я — выполняли банальные упражнения в охотку. Из этих может выйти толк. И я сделал себе пометочку. Причем — не только в голове. Ведь учитель физкультуры тоже должен выставлять оценки.

Когда прозвенел звонок, я зашел в учительскую, чтобы сдать классный журнал. Там я застал Антонину Павловну. Подошел к ней и спросил тихонько:

— Ну как комиссия?

— Заседают сейчас у папы, — ответила Тигра. — Надеюсь, они не слишком испортят ему настроение…

— И Шапокляк там же?

— Само собой…

— Ладно, передавай родителям привет, — сказал я. — Кстати, я вчера хотел предложить Пал Палычу переписать альбом «Пинк Флойда»… У вас кассетник есть?

— Нет.

— Ну так я могу зайти со своим, когда можно будет.

— Заходи, конечно, мы будем рады… Ну вот в ближайшее воскресенье, например!

— Отлично!

Прозвенел урок и Тигра ушла на занятия. А я уже мог быть свободен. Надо было заглянуть в магазин, купить какую-нибудь закусь к пиву. Не икру баклажанную же предлагать гостю. В идеале — таранку или еще лучше — воблу. Вот только из того немногого, известного мне о жизни в СССР, следовало, что обыкновенная вяленая плотва была редким дефицитом. Хотя на рынке должно быть все. Но до него я пока не добрался, и цены там подороже будут.

Нет, что ни говори, а без полезных связей здесь и сейчас мне не обойтись. Надо бы встретиться с Кешей и обрисовать ему круг своих потребностей. Пусть подскажет, с кем и по поводу чего наладить контакт?

Не только Шапокляк обладает способностью быть легкой на помине. Едва я вышел за ворота, как возле кромки тротуара притормозила знакомая «копейка». И из нее выскочил Иннокентий Васильевич Стропилин, собственной персоной. Мы поручкались.

— Ты к себе? — спросил он.

— Да, только хотел в магазин заскочить, ко мне коллега должен зайти после работы, на рюмку чая…

— Коллега-то хоть симпатичная?

— Да мужик это, наш трудовик…

— А-а, жаль…

— Что — так?.. — удивился я его огорчению. — Хотел познакомиться?

— Да нет… — замялся тот. — Думал, кое-что предложить…

— Слушай, а ты не знаешь, где можно воблу достать? — решил я воспользоваться оказией. — А то пивко твое… Кстати, спасибо за него… В общем еще несколько банок осталось, а закусить нормально нечем…

— Не проблема! — оживился Кеша. — Сейчас все устроим… Садись!

Я залез в салон его «ВАЗа» и мы принялись петлять по улицам городка так, словно пытались оторваться от «хвоста». Наконец, мой пробивной друг припарковал тачку возле магазина с многообещающим названием «ОКЕАН». Велев подождать, Стропилин вылез из машины и кинулся к магазину. Пропадал он не слишком долго. Вернувшись, сунул мне в руки увесистую коробку, от которой умопомрачительно пахло вяленой рыбы.

— Ого! — восхитился я. — Сколько я тебе должен?

Он отмахнулся.

— Ни сколько… Выручишь меня и мы будем в расчете…

— А что делать-то надо? — насторожился я, чуя подвох…

Глава 14

— Ну, как? поможешь? — Кеша смотрел на меня просящим глазами.

— Конечно! — говорю. — О чем речь!

— Тогда поехали к тебе.

И мы приехали к общаге. На вахте сидел незнакомый старичок. Понятно, теперь Аграфене Юльевне по статусу не положено пропуска спрашивать. Новый вахтер попытался что-то вякнуть насчет пропусков, но Кеша помахал перед ним удостоверением, где на красной обложке золотом горело «Удостоверение» и старичок увял. Видимо, решил, что мы из органов. А совать в нос внутрь корочек он не удосужился. Да и не по статусу было ему. В эти времена корочки значили многое. Их не принято было раскрывать. Если и представлялись служители государевы,