Добежав до кустов, он замедлил бег и поморгал глазами, чтобы привыкнуть к темноте после уличного освещения. Главное — грамотно провести отступление и ни на что не наткнуться по пути. Вывиха или перелома он себе позволить не может.

— Вы знаете, откуда они на самом деле идут, — сказал Баркхейзен.

— Что?

— Да, Бенни. Вы знаете. Подумайте. Ваши крики вызваны многими факторами. Во-первых, особенности вашей работы. Я думаю, вы все страдаете синдромом посттравматического стресса — ведь вам постоянно приходится иметь дело с убийствами, со смертью. Но не это подлинный источник. Есть и другое. То, что вынуждает вас пить, — то, что вынуждало пить и меня.

Гриссел долго смотрел на доктора, а потом склонил голову.

— Я знаю, — сказал он.

— Скажите это сами, Бенни.

— Док…

— Говорите!

— Я боюсь умирать, док. Я так боюсь умирать!

Он сидел за рулем. Дыхание еще не успокоилось; он обливался потом, сердце гулко колотилось в груди. Господи, ему уже сорок — староват он для таких игр.

Он вставил ключ в замок зажигания.

Все как раньше… но не совсем. Есть одно отличие. Семнадцать субъектов, которых он устранил по приказу КГБ… по большей части он действовал отстраненно, механически, даже нехотя, если предстояло убрать какого-нибудь белого бумагомараку с сутулыми плечами и бесцветными глазами.

Но сейчас все по-другому. Сейчас, все другое. Когда ассегай пронзил сердце того типа, Преториуса, у него появилось чувство эйфории. Чувство абсолютной правильности происходящего.

Может быть, он наконец нашел свое истинное призвание.

Кристина позвонила тому парню в отель на следующее утро. Из будки телефона-автомата, с Соней на плече.

— Пятьсот рандов.

Вот как она назвалась, и он спросил:

— Можешь прийти сюда к шести?

— Да.

— Номер 1036, «Холидей-Инн», напротив входа на набережную.

— В шесть, — повторила она.

— Как тебя зовут?

Она задумалась. В голову ничего не приходило. Свое настоящее имя ей называть не хотелось, а ничего другого она придумать не могла. Она не должна долго медлить, иначе он поймет, что имя вымышленное, — она назвала первое слово, какое подвернулось ей на уста:

— Биби.

Позже Кристина задумается: почему именно Биби? Значит ли что-нибудь это имя? Почему она, не думая, выбрала именно его? От Кристины к Биби. Большой шаг, новая личность, новое создание. В каком-то смысле тогда произошло ее второе рождение. Кроме того, новое имя стало защитной стеной. Сначала стена была тонкая, как бумага, прозрачная и хрупкая. Но так было только сначала.

— Я часто думала об этом, — сказала она, потому что сейчас ей хотелось рассказать все как следует. — Деньги значили очень много. Как будто покупаешь лотерейный билет и думаешь, как поступишь, если выиграешь. В своем воображении столько тратишь на себя и на ребенка! Тратишь разумно: не хочется проматывать состояние. Не хочется быть похожей на нуворишей. Вот почему ты выиграешь. Потому что иначе и быть не может. Потому что ты заслуживаешь награды.

Но деньги были не главным. Было и другое, — то, что было со мной со школы. Когда я переспала с приятелем отца. И с учителем. Дело было в моих чувствах. Я сдерживала их, но не могла сдерживать себя. Ну как мне объяснить? Тогда я бывала как будто не в себе… И вместе с тем это была я.

Кристина понимала, что говорит не то и не так; она в досаде всплеснула руками. Священник ничего не ответил — просто выжидательно смотрел на нее. А может, ее признание пригвоздило его к месту.

Она огорченно закрыла глаза и продолжала:

— Наверное, мне приятно было чувствовать власть над людьми. Дядя Сарел, приятель отца, однажды подвез меня, когда я возвращалась домой из школы. Когда я открыла дверцу машины и увидела выражение его лица, я поняла, что он меня хочет. Мне стало интересно: что он скажет, что будет делать. Он держался за руль обеими руками, потому что весь дрожал и не хотел, чтобы я это заметила. Вот когда я поняла свою силу. Я играла с ним, как кошка с мышкой. Он сказал, что хочет со мной поговорить — недолго. Предложил прокатиться. Он боялся взглянуть на меня; я видела, как он испуган, но сама была спокойна, и я сказала: «Ладно, хорошо». Я вела себя как будто была невинной, как будто вообще ничего не понимала — я догадывалась, что он именно этого от меня и ждет. Он начал говорить всякие — ну, вы понимаете — всякие глупости, болтал и болтал, и мы остановились у реки, а я продолжала притворяться, и он сказал, что давно наблюдает за мной; какая я сексуальная, но он меня уважает… И тогда я взяла и расстегнула ему штаны и при этом смотрела в глаза, а он отвел лицо, покраснел, стал причмокивать губами, и это… меня возбудило.

Мне было приятно от того, что он меня хочет; приятно было видеть, как сильно он меня хочет. Он помог мне почувствовать себя желанной. Пусть родной отец считает тебя ничтожеством — а другие так не думают. Некоторые взрослые восхищаются тобой!

Когда он занялся со мной сексом, моя душа как будто вылетела из тела и наблюдала за происходящим со стороны. Я все чувствовала; я чувствовала его в себе, все слышала и видела, но я была снаружи. Я смотрела со стороны на мужчину и девочку и думала: что она делает? Ей будет больно. Но мне было и приятно.

Вот что было самое странное — даже боль доставляла удовольствие.

Она договорилась с другой официанткой, что та подменит ее в «Траулере». День провела с Соней, возила ее на велосипеде на набережную, до бассейна в Си-Пойнте, а потом медленно поехала назад. Она представляла, что наденет, предвкушала неизведанное. Тогда ее снова посетило то чувство — как будто она находилась отдельно от своего тела. Она снова испытала смутное предчувствие боли и странное удовлетворение, которое боль приносила.

В четыре часа она отнесла дочку к няне и не спеша приняла ванну. Вымыла и высушила длинные волосы. Надела стринги, бюстгальтер в цветочек, джинсы и сандалии. В половине шестого села на велосипед и медленно покатила в центр, чтобы не запыхаться и не вспотеть, когда доберется до отеля. Ей казалось, что она едет на свидание. Двигаясь в плотном потоке машин по Клоф-стрит, она видела, что мужчины, сидящие в машинах, поворачивают голову в ее сторону. Она улыбалась тайной улыбкой, потому что ни один из них не знал, кто она и куда направляется.

«Вот едет шлюха на велосипеде!»

Это было совсем неплохо.

Он оказался обыкновенным парнем. У него не было никаких отклонений и извращений. Он принял ее, пожалуй, преувеличенно вежливо и разговаривал шепотом. Он хотел, чтобы она гладила его, ласкала, лежала рядом. Но сначала ей пришлось раздеться. Увидев ее, он вздрогнул и сказал:

— Боже, какое у тебя тело! — и медленно провел пальцами по ее икрам, бедрам и животу. Он целовал ее грудь. А потом они занялись сексом. Он закончил быстро; во время оргазма он закрыл глаза и громко застонал. Потом он все спрашивал: «Тебе было хорошо?» Кристина сказала, что все было чудесно, потому что именно это он и хотел от нее услышать.