низенькому резному столику, разумеется, проигнорировав Ннаку. Мы чинно посидели, я даже съел пару ложек отвратной каши, похрустел кукурузной лепешечкой. Стол Толстяка предельно не соответствовал моим вкусам.

— Мохечеката, — начал я. — Мне нужно платить людям за различную работу, потребную мне. Я хочу узнать, чем можно расплатиться из моего хранилища?

Я намеренно старался поставить разговор так, что хранилище — мое, а я не прошу — а требую свое. Мой казначей долго молчал, что-то неспешно дожевывая.

«Вот жук! — восхитился я. — Унижает!».

— Какая работа тебе потребна? — наконец, спросил он неспешно.

— Надо построить загон для большого зверя и поймать большого зверя.

— Хорошо, я дам тебе два куска ткани. Этого наверняка хватит.

«Ну, уж нет, жирная ты жопа! Ты от меня так просто не отделаешься!».

— Мне нужно самому посмотреть. Будут и другие работы, я хочу знать, что у меня есть для оплаты.

Мохечеката распрямился и посмотрел на меня с удивлением. Он почуял, что-то новое. Ну да, пока что всё выглядело так: тупому Недоноску пришла в голову какая-то блажь. Поиграться с диким зверем. Надо кинуть «венценосцу» кость, пусть успокоится. Но теперь я вел себя нетипично.

— Зачем тебе тратить время, племянник? Я всегда найду плату для твоих… деяний. Постараюсь найти.

— Благодарю тебя, дядюшка. Но я не хочу быть обузой для нашего дома. Посмотрю, в каком состоянии казна, может быть, мне не стоит быть расточительным. Я же владыка, — последние слова я сказал с максимально многозначительностью.

— Не владычное это дело, — уже хмуро бросил Глиняный Толстяк.

Аппетит я ему испортил, дядя отодвинул от себя блюдо. Еще раз посмотрел на меня с надеждой, но я всем видом выражал непреклонность в своем желании.

— Ну, пошли.

Дорогу к хранилищу я знал прекрасно, однако позволил Толстяку вести меня. Поравнялся с семенящим сзади Мясом и шепнул ему:

— Запоминай всё. Что лежит, сколько лежит, где лежит.

Горец молча кивнул.

Мохечеката показал стражам у входа красиво разрисованный кусок кожи, и те послушно расступились.

— Дядя, а можно мне такой же знак? — спросил я. — Чтобы в будущем не тревожить тебя лишний раз.

— Можно, конечно, — спокойно ответил Толстяк, явно ждавший такого вопроса. — Но могут возникнуть проблемы. Если мы оба станем брать припасы, то потом могут проблемы случиться. У Дома много расходов. Ежедневно, и все они лежат на мне. Например, я буду уверен, что у нас есть сто мер ткани, а их окажется только пятьдесят. Но нам потребны будут именно сто! Знай я заранее, я бы что-нибудь придумал: выменял, например. Но я знать этого не буду.

Я закусил губу. В целом, Толстяк прав. Казна должна пополняться и расходоваться централизованно. Только вот это хорошо работает при честном и грамотном казначее. С последним надо еще разобраться.

Первый зал (именно зал!) был самым большим. В ширину — не меньше тронного! Весь его пол был утыкан дырками. Широкими, человек шесть влезет. Огромные, обмазанные глиной ямы, конечно, были зернохранилищами. Почти все они пустовали, лишь парочка была накрыта циновками.

— Хороший был прошлый урожай, — улыбнулся Мохечеката. — Хватило маиса на год, даже осталось. Вот приедут торговцы, будет им что продать.

Вдоль стен стояли корзины (под фасоль), широкогорлые кувшины для других продуктов. Через весь зал висели разные веревки, на которых болтались сушеные перцы, какие-то травы, корнеплоды. Еды было прилично. Но я уже имел представление о том, как много проедает дворец ежедневно — и не обольщался.

А мы прошли дальше. Новый дверной проем перегораживали толстые деревянные створки, очень хитро перевязанные крепкими веревками. За дверями нас ждали небольшие тесные комнатушки с махонькими щелями-оконцами. Почти всё пространство было забрано полками в четыре ряда.

— Смотри, племянничек.

— Подскажи, дядюшка.

Мохечеката пожал плечами и начал перечислять.

— Вот ткань из агавы, вот — из хлопка.

— Сколько?

— Агавы — 160 мер, хлопка — 12.

— А что так мало?

— Так не растет у нас хлопок! — как дурачку, пояснил мне казначей. — Только торговлей берем. Дальше смотрим?

Я хмуро кивнул.

— Шкуры оленьи, шкуры тапира, шкуры ягуара, — затараторил дядя. Тыкнул в корзины наверху. — перья орла, перья кецаля, перья индюшки…

И каждый раз, когда товары был измерим, я обрывал его вопросом «сколько?». Он называл, а я изо всех сил силился запомнить цифры. В моей левой руке был зажат маленький уголек, которым я не глядя чиркал по подолу рубахи, может, потом, что разберу. Мохечеката постепенно понял, что попугай-Недоносок не остановится со своим вопросом «сколько?» и стал сразу называть количество.

— Твердая смола — 18 голов, воск — 12 голов, соль — 9 голов…

— Семь, — шепнул мне на ухо Ннака.

Я демонстративно пересчитал — точно семь. Толстяк не стушевался, сказал, что ошибся.

— Дядя, а ты где-нибудь… — я замялся, не зная, как сказать «записываешь», «фиксируешь». — Где-нибудь хранишь эти сведения?

— Зачем? Я всё помню! — гордо ответил Мохечеката.

Я отметил про себя, что он не удивился вопросу. Значит, как-то эти цифры здесь могут записывать. Конечно, могут! На той же оленьей коже — точками или черточками. Или на веревке — узелками или бусами. Да хоть камушками в мешочке. Но казначей либо не «записывает», либо скрывает от меня существование таких записей. Когда все цифры в его голове — кто его проконтролирует?

«Ну, это мы поправим» — зло глянул я на родственничка.

А мы шли дальше. У одного мешочка я остановился, притянутый ярким ароматом.

— Какашут, — бросил Мохечеката слово мне неизвестное, но, при этом, знакомое.

— Развяжи!

Конечно, я узнал эти коричневые бобы! Какао! Настоящие зерна какао! Я, наконец, понял, чем пахла наркоманская «кровь бога» — это было какао, разведенное в воде с кучей приправ и каким-то галлюциногеном. Я зачерпнул ладонью бобы и поднес их к носу, чтобы насладиться запахом.

— Осторожнее! — искренне испугался Толстяк. — Их совсем мало осталось!

Он даже подобрал пару зерен с пола и положил их в мешок! Дорогая, видно, вещь.

В следующей комнатке были неорганические товары.

— Зеленый камень, черный камень, сине-зеленый камень, — нараспев забубнил казначей.

Необработанные куски минералов он так и мерял — в кусках. Хотя, те были совершенно разного размера, так что подсчет был очень условным. Я приостановился у кучки камней крови гор — обсидиана тут было килограммов на десять-двенадцать. И лежал просто так, без дела, в то время, когда генерал Глыба воевал ради 16 копий из этого камня.

— Золотой песок, — продолжал Мохечеката, тыкая в какой-то мешочек.

— Ух ты! А сколько его тут? — белая «колонизаторская» кровь дала знать свое, и я жадно потянулся к драгметаллу.

— Песчинок? — иронично переспросил дядя, как бы намекая