Когда я направлялся к своей гостинице, расположенной в нескольких ярдах от остановки, проверяли громкоговорители, установленные на фонарях. В голове у меня как молотками стучало, во рту было горько от пива, а на сердце от внезапно набежавших туч и духоты – снова тягостно и кисло.

На втором этаже мне встретился Джозеф.

– Хорошо пообедали, пан Вистлер?

– Нет, Джозеф. Из-за жары нет аппетита. Выпил пива в «Мане».

– А-а. Да, тяжело. Вот скоро придет гроза, и тогда станет прохладнее.

– Да, похоже, гроза вот-вот начнется.

– Да, думаю, через часик-другой. У вас есть еще дела на сегодня?

– Нет. Пойду прилягу.

– Прекрасная идея! Принести еще пивка?

– Спасибо, не стоит. Я и так уже перебрал.

– Попробуйте ледяного «Пльзенского» перед тем, как лечь. Очень рекомендую.

Пива мне больше не хотелось, но он был явно настроен: потрепаться, и чтобы от него отвязаться, я согласился и вошел в номер.

Маркиза над балконом была опущена, и комната, погруженная в зелень и полумрак, напоминала аквариум.

Я плюхнулся на кровать, стянул об ее угол ботинки и кинул их на пол.

В открытое окно ворвался рев военного оркестра и сразу смолк. Техники стали выкрикивать номера для проверки: «Един…два… три… чтыри…»

Молотки в висках чуть отпустили, и тут возник Джозеф с «Пльзенским». Он стоял, глядел на меня и улыбался своей улыбочкой заговорщика.

– Ну как, доброе пивко?

– Да, замечательное.

Замечательным оно не было. Это было экспортное «Пльзенское», слишком терпкое для моей и без того прогоркшей глотки.

– Собираетесь пролежать весь вечер или разбудить вас к чаю?

Я подумал, что, может, стоит ей написать, как обещал, и спросил:

– Когда у вас тут забирают почту?

– Из отеля – в пять, с почты – до семи. Всегда можно кого-нибудь туда послать, если срочно. Письмо в Англию?

– Да.

– Лучше всего отправить его с шестичасовой почтой. Позвонить вам в полшестого, пане?

– В полшестого будет в самый раз.

Он ушел. Я поставил пиво на пол и снова улегся. Теперь нужно как-нибудь прожить этот короткий отрезок времени, сначала отдохнуть до полшестого. Потом написать письмо, поесть, выпить, почитать до десяти. И – в постель. Всего ничего.

До меня вдруг дошло, что я еще не проверил «Норстранд». Я сел в кровати и взял его с прикроватной тумбочки. Форзац был все так же девственно чист. Будем надеяться, что этот тип успел сделать свое дело. Интересно, удалось ли ему стянуть путеводитель из Галушкиного кабинета. Но даже если и нет, обратно я не вернусь.

Молотки в голове снова застучали, и во рту стало сухо и кисло. Я опять приложился к «Пльзенскому», но оно было такое терпкое, что пришлось встать, пойти в ванную, выплеснуть пиво из кружки и налиться воды. В ванной было жарко, единственное окно с муаровым стеклом закрыто. Я его отворил и выглянул наружу. Там по-прежнему было серо и душно. У одной балконной двери сидела молодая блондинка в неглиже, очень смело обнажив ногу. Она мне улыбнулась.

Я вернулся в комнату. Снял пиджак и рубашку, ослабил ремень, сбросил плащ на пол, возле кровати. Потом положил «Норстранд» под одеяло, так, чтобы ощущать его своим боком, но через минуту снова встал и сунул туда же свой паспорт и кошелек. Молотки вроде утихли, и я задремал.

Разбудил меня тихий стук в дверь, но я лежал с закрытыми глазами – пускай себе входит и трясет меня за плечо. И тот действительно вошел. Но трясти за плечо не стал. Я подождал, думая: «Что он там, черт побери, делает?», и приоткрыл щелочки глаз. Он стоял в дверях и не глядел на меня, а озирался вокруг. Потом взял кружку и понюхал. Сердце у меня екнуло… Больно стукнуло разок и замерло. «Он что-то подмешал в пиво!» – мелькнуло у меня в голове. Я знал, что просто психую – на фига ему подсыпать мне что-то в пиво… Если они меня подозревают, что им стоит просто меня зацапать? И все же… Пиво действительно было слишком терпким. И у меня явно пересохло во рту. Сердце в груди препротивно заколотилось. Наверно, я как-то не так дышал, потому что он встрепенулся и внимательно на меня взглянул Кровать стояла в темном углу, и я успел быстренько закрыть глаза. Я услышал, как он поставил кружку. Потом почувствовал, что он наклоняется надо мной, и от него несет жаром, потом и лосьоном. Он отошел Я открыл глаза, только когда услышал, что он ушел в другой конец комнаты. Он закрывал французские ставни, и спина у него была такая широкая – гораздо шире, чем она выглядела в дежурном черном сюртуке. Потом он отвернулся от окна, тихо потер руки и задумчиво оглядел номер. И пошел шарить.

Мой портфель стоял напротив, на подставке для багажа. Джозеф бесшумно направился к нему. Портфель не был застегнут. Он тщательно обыскал его, потом подошел к шкафу и стал в нем рыться. Даже провел рукой по верхней полке, а затем нагнулся и осмотрел все внизу.

Потом он выпрямился, и я снова закрыл глаза. Я подумал, что теперь он перейдет к кровати, будет шарить под подушкой, под матрасом. Что тогда делать – ведь все у меня под одеялом… «Норстранд»-то там! Я ощущаю его своим боком. До сих пор я ни разу всерьез не задумывался над тем, что может возникнуть такая кошмарная ситуация. Что меня накроют. А уж сейчас ни о чем и подавно думать не мог. Только решил: если он обнаружит «Норстранд» – пускай забирает. А потом: о, господи, да ни в жизнь! Ничего он в нем не найдет, если только не будет искать специально. А если он начнет искать специально, то какие у меня тогда шансы спастись? Единственное – это попытаться улизнуть. Интересно, где находится британское посольство? Если, конечно, удастся каким-то образом сбежать, выбраться на улицу, вскочить в трамвай, скрыться…

Сердце стучало, как молот. Я уже не могу управлять собственным дыханием. Потом услышал шуршание одежды и снова открыл глаза. Он что-то прощупывал, но я пока не видел, что. Ага. Мой плащ, у самой кровати. Он проверял карманы. И наконец что-то вытащил «Норстранд» Мауры. А я-то совсем про него забыл! Но теперь, по какому-то наитию, вдруг понял, что это путь к спасению. Слабый-слабый шанс уцелеть. Он ведь не знает про «Норстранд» Мауры. О нем никто не знает. Если он проявит к нему интерес, то стоит «проснуться», чтобы на пару минут выкурить его из номера и придумать, что делать с другим экземпляром. Мне было худо при одной мысли о такой перспективе. Но других шансов у меня не было.

Он стоял, наполовину отвернувшись, и мне не было видно, что он вытворяет с этой чертовой книжицей. Но вот он отбросил плащ и вытащил что-то из своего кармана.

Прошла минута или две, пока я не понял, в чем дело. Легкое, незаметное движение локтя – он делал надрез.

О боже, значит, он в курсе дела! И, чуть не блеванув пивом, которое подкатило к самому горлу, я потянулся, что-то промычал и сел.