И если я думала, что у меня что-нибудь получится, то я сильно ошибалась. На бедного парня открылась настоящая охота. И, наверное, самая вероятная цель этой охоты – не дать мне с ним пересечься. Арсений стал напоминать загнанную дичь. Он ждал подвоха ото всех. Теперь нормально работать с ним не получится. Мало того, что он стремится исчезнуть из столовой как можно быстрее, так еще и сама возможность встречи будет определенно представлена не так. Меня обязательно подставят. На его пути также постоянно кто-то попадался. А действовать, как эти дилетантки, мне претило.

И только тогда, когда он стал передвигаться, каждый раз меняя маршрут, план был придуман. Нужно было выбрать место и устроить засаду, но не такую, как делают остальные, со случайной встречей – это ничего не даст. Нужно было сделать нечто такое, чтобы он мне еще и помог, и почувствовал сопричастность ко мне, и ответственность за меня. Это мой шанс.

Вариантом был выбран учебный корпус. В том, что у других хоть что-нибудь получится, я не верила. Поэтому предположила, что он рано или поздно появится недалеко от этого места. Места тут были не самые оживленные, и мало кто сюда наведывался.

Даже заказала из дома небольшой кусок белого фосфора и пластмассы. Совсем недавно мы начали отправлять в Россию кое-какие наборы из фосфора – светящиеся звездочки, выключатели, ручки и игрушки. Это все то, что раскупалось в первую очередь, и нужно было найти этому достойное применение.

Все было готово. Никто не знал об этом плане, ни родовые, ни знакомые, я ни с кем не делилась. На установленной камере было точно видно, как он несется по тропинке. Это был мой шанс, но готовясь к представлению, я совсем забыла про бдительность.

Чей-то удар прямо под лопатку бросил меня лицом в стену, и я потеряла сознание. В себя пришла от едкого дыма, который проникал в грудь и не давал вздохнуть. Я не могла встать, я только пыталась ползти, пока кто-то не схватил меня за руку. Потом все ощущалось, как в полубреду.

Окончательно же я пришла в сознание только в больнице.

Рядом уже были отец и дед. Глаза у каждого из них выражали грусть и печаль. Конечно, по их лицам вряд ли что можно было прочесть посторонним, но я знала их слишком хорошо.

Точно такой же взгляд у них был, когда они потеряли честь и гордость рода Линг – моего старшего брата и наследника отца Инга Линга. Он был одним из тех, кого они оба по-настоящему любили и вкладывали в него слишком много сил и средств, лично, как и со мной, возились с бумагами и развивали интеллект. И он все схватывал, схватывал буквально на лету, к семнадцати годам Инг дорос до ранга Ветеран. Был хорош собой и был бы достойной сменой отцу и деду. К сожалению, этого не случится никогда. Он погиб на войне, и точно с такими же лицами тогда сидели дед и отец, с лицами безвозвратной потери.

«Значит, что-то произошло, что-то страшное».

– Как ты, малышка? – спросил отец, и его слова болью отдались в груди. Так он не называл меня с тех пор, как мне исполнилось шесть.

Говорить не было сил, горло саднило и весь организм болел, будто из меня доставали внутренние органы через рот.

Пришлось вспоминать клановый язык жестов. Было бы у меня свободно две руки, было бы гораздо проще, а так пришлось показывать одной правой.

– Писать можешь? – спросил он.

Я слегка кивнула, от этого кивка голова закружилась и в глазах потемнело. Я с трудом осталась в сознании.

Когда мне стало легче и я смогла понимать, где нахожусь, дед и отец все так же молча сидели и смотрели на меня. У отца в руках была тетрадь и простая шариковая ручка.

С трудом взяв ее, стала емкими и простыми фразами описывать произошедшее. Кто бы знал, чего мне это стоило. Было очень тяжело всматриваться в бумагу. Я сначала смотрела, потом изображала символ и смотрела, получилось ли у меня. Последние: расслабилась, удар в спину, меня кто-то несет. Писала на одной силе воли.

Как ни странно, отец быстро разобрался в написанном. Он переспрашивал меня, определяя неясности, дожидался подтверждения прикрытием век.

– Мы во всем разберемся, малышка, – сказал он мне на прощание, – выздоравливай.

Мне незачем было больше напрягаться, и я прикрыла глаза. В следующий раз я увидела их только через два дня.

Неожиданно из сна меня вывел долгий тяжелый взгляд отца, он сидел сбоку от меня на стуле. Был уже день, и в палате было достаточно светло. Глаза его еще больше выражали скорбь. Дед не смотрел на меня, он сидел напротив окна и смотрел на что-то интересное только ему.

«Наконец-то!» – прошелестело на грани сознания. Сейчас я почти постоянно под обезболивающими веществами. Химия выжгла и отравила внутренние органы, почти постоянно я нахожусь под действием снотворного, потому что находиться в сознании вещь не самая приятная. Но даже то небольшое время, которое я нахожусь в сознании, мне дается нелегко. Мешает даже не боль. Тяжело остаться со своими мыслями один на один.

Мысли, которые вертятся в моей голове, не могут улечься ни на секунду. Мне очень сложно понимать и осознавать, что я была в секунде от решения важной задачи. Я заранее отпраздновала победу. Мысленно он был уже мой.

В результате я не только ничего не добилась, но попала в больницу, с неясными перспективами, а ведь все могло быть иначе, если бы я взяла кого-нибудь из рода на помощь. Того, кто прикрыл бы спину, в которую прилетела чужая техника. А это была она, техника, нечто ударное… словно воздух превратился в стену и боднул меня.

Таким образом, можно сбросить почти всех адептов молнии, огня и воды. Да, возможно, кое-кто из них работал с бахиром над второй стихией, но таких мало, и все равно количество оставшихся превосходит количество, которое можно проверить. Если возможность найти нарушителя есть, отец его найдет, камер во дворце достаточно, и никто не сможет учесть их все. Особенно если делать все в спешке.

Помимо этого, в голове мелькал еще один очень важный вопрос, который я не могу никак выкинуть, более назойливый и противный, как комар. Если с проблемами по поимке того, кто меня подставил, я даже смирилась, то к вопросу, кто меня спас, я не могу отнестись спустя рукава.

Как минимум, кто бы меня ни спас, теперь у меня с ним связь. Долг до тех пор, пока я не смогу отплатить ему тем же – я должна спасти его. Для этого придется находиться все время рядом.

Если это кто-то клановый, то вполне можно отдариться подарком, очень дорогим подарком, но наш род вполне такое потянет.

А вот если это все же был он? Если меня спас именно Советников?

Ситуация становится совершенно непредсказуемой. Мало того что он является «гостем» по договору, и это фактически благородный пленник, так еще и я являюсь членом клана, который его пленил. Ситуация двоякая, и придется собраться всем старейшинам, чтобы разобраться в данном вопросе.

«Если один спас другому жизнь, то, как правило, жизнь другого теперь принадлежит ему, и он вправе делать с ней то, что захочет. Если бы он спас жизнь парню, то тот бы стал ему верным вассалом. Если же она девушка, скорее всего, ее вариант – это стать наложницей».