Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прошу к столу, моя прелестная голубка, — сказал князь Салене. — Я ждал тебя с нетерпением. Позволь-ка взглянуть, как ты смотришься в этом восхитительном наряде, который я выбирал специально для тебя.
— Верните мне мое платье! — потребовала Салена.
Но она понимала, что голос ее прозвучал не гневно, как ей бы хотелось, а наоборот, беспомощно. Она чувствовала, что невольно уже начинает становиться той покорной рабыней, какой хотел ее видеть князь.
— Позволь предложить тебе бокал вина, — сказал он и сделал знак слуге, который стоял рядом с ним. Слуга наполнил бокал и подал Салене. Она села на подушки с другой стороны стола, напротив князя.
— Ты приводишь меня в восхищение, — сказал князь. — Ты самая прекрасная и желанная женщина, которую я когда-либо видел! Как ты могла хоть на секунду представить, что я способен тебя забыть?
Не отвечая, Салена сделала глоток вина и немного поела, чтобы восстановить силы. Она очень устала и чувствовала слабость во всем теле.
— Именно так я и представлял себе нашу встречу, — сказал князь.
— Неужели вы думаете, что герцог не станет меня искать, узнав, что я исчезла столь таинственным образом? — спросила Салена.
Вино придало ей смелости, она говорила громко и убедительно в противоположность князю, голос которого был нежным и вкрадчивым.
— Я думаю, ты переоцениваешь свою привлекательность, — ответил князь. — Как я уже говорил тебе, герцог — собственность леди Мортон, и в ее опытных ручках он быстро забудет свою случайную находку, которую выловил в море.
Он не мог причинить Салене большую боль, даже если бы ударил ее кинжалом.
Она не сомневалась, что леди Мортон, узнав, что Салена исчезла с виллы, сделает все, чтобы вернуть герцога.
Она расскажет ему об отце Салены, об ее отношениях с князем, и после этого герцог вряд ли сочтет нужным спасать дочь такого негодяя.
На мгновение мучительная мысль о том, что герцог и леди Мортон сейчас вместе, заставила ее забыть о князе.
Потом Салена вспомнила, как говорила герцогу, что ненавидит мужчину, который склонил ее к фиктивному браку, и боится его.
«Он знал, что я говорю правду, — сказала она себе. — Он поймет… как мне сейчас страшно».
И снова всем своим существом она призвала его на помощь.
Словно прочитав по ее лицу, о чем она думает, князь сказал:
— Я не позволю тебе изменять мне даже в мыслях. Ты принадлежишь мне, Салена, и чем скорее ты с этим смиришься, тем лучше! Ты — моя, и после сегодняшней ночи тебе уже некуда будет бежать. Я сомневаюсь, что герцог заинтересуется тобой, узнав, что твое тело отдано мне.
— Я лучше… умру! — вскричала Салена.
— Мне снова тебя избить, чтобы ты стала покорной? — спросил князь, и на его лице появилось жестокое выражение.
Салена отпрянула, как будто он и впрямь поднял на нее руку, хотя на самом деле князь не сдвинулся с места.
Увидев ее испуг, он рассмеялся.
— Ты должна научиться делать то, что тебе говорят, моя трепещущая птичка, — сказал он. — Ты должна научиться быть покорной. Ты должна научиться всему, для чего Господь предназначил женщин.
Эти слова обожгли ее, как удар плетки, которой она так боялась.
Спорить и убеждать его бесполезно, сказала она себе. Надо найти способ умереть, прежде чем он сделает то, что намеревался. Другого способа избежать этого нет.
Слуги принесли хареру — суп из баранины, петуха, курицы и еще дюжины других компонентов. Салена знала, что этот суп укрепляет мужскую силу, и с ужасом поняла, почему он выбрал именно его.
После супа подали бетилу — марокканский пирог с начинкой из голубей, яиц, пряностей и корицы, и состоящий из ста четырех слоев теста.
Принесли и другие блюда, которые надо было есть по-восточному — руками. Салена прекрасно понимала, зачем князь устроил этот спектакль.
Они ели довольно долго. У князя был отменный аппетит.
Он выпил много вина, и чем больше он пил, тем сильнее разгоралась в его глазах похоть.
Салена чувствовала, что он превращается в дикое животное и готов наброситься на нее и растерзать.
Она попробовала каждое блюдо, заставляя себя есть, потому что знала: ей понадобятся силы, чтобы сопротивляться князю, хотя и понимала, что эта борьба будет безнадежной.
Когда трапеза была окончена, слуги унесли не только блюда, но и сам столик.
Теперь между князем и Саленой не было ничего, кроме нескольких футов ковра.
— Подойди сюда!
Это был приказ. Салена понимала, что не сможет долго сопротивляться, и хотела покончить с собой.
Но она не знала, как это сделать.
Если она не смогла утопиться, то вряд ли сумеет заставить себя не дышать.
Ловушка захлопнулась. Салене казалось, что стенки шатра сдвигаются, а глаза князя становятся все больше.
«Он меня гипнотизирует!» — со страхом подумала она и, вздрогнув всем телом, отвела взгляд.
Губы ее пересохли. И она не могла выговорить ни слова.
— Я приказал тебе, — мягко и вкрадчиво произнес князь. — Подойди ко мне, Салена!
Она не могла сдвинуться с места, как будто ее пригвоздили к полу.
Князь встал.
— Ты хочешь, чтобы я заставил тебя повиноваться? — спросил он, и по голосу его Салена поняла, что он разъярен.
Она встала. И, увидев в его руках плетку, пронзительно закричала…
Войдя в маленькую гостиную, куда он велел слугам препровождать всех, кто пожелает с ним встретиться, герцог увидел Имоджин. Как он и думал, выглядела она обольстительно — и, несомненно, оделась так специально для него.
— Ты хотела меня видеть? — спросил он тоном, ясно показывающим, что все уже решено и никаких компромиссов не будет.
— Да, Хьюго. Я должна была с тобой увидеться. Это очень важно.
— В чем дело? — спросил герцог.
— Когда я забирала свои драгоценности с «Афродиты», то обнаружила, что некоторых недостает.
— Это невозможно! — сказал герцог. — Ты прекрасно знаешь, что Дэлтон сам бы ничего не взял и никому бы не позволил.
— Может быть, но я не могу найти кольцо с изумрудом, которое ты мне подарил, — а ты знаешь, как я им дорожу, мой милый Хьюго.
— Поищи еще раз.
— Ты подарил его мне, — словно не слыша, мечтательно продолжала она, — в ту ночь, когда мы впервые познали друг друга. О дорогой, как это было прекрасно и как счастливы мы были тогда!
— Я уже поблагодарил тебя за счастье, которое ты мне подарила, — холодно сказал герцог. — И скажу тебе прямо: мне представляется, что не стоит сейчас обсуждать интимные подробности нашего прошлого.