информацию, но ей нравится держать людей в напряжении, поэтому ничего не могу утверждать.

К тому же уверена, что Каллисто была движима лишь желанием подлить масла в огонь и создать неприятности, пусть даже тем самым помогая мне. Если Персей узнает, что его жена подтолкнула меня к участию, то разразится скандал. Какими бы ни были ее мотивы, Каллисто оказала мне услугу, вырвав из водоворота жалости к себе. Я ее не выдам.

– Никто не выкручивал ему руку и не надевал кольцо на палец силой.

В отличие от того, что ожидает меня.

– Ты удивишься. – Она заканчивает заплетать еще одну косичку. – Выслушаешь послание?

Можно подумать, у меня есть выбор.

– Да.

Она прокашливается и говорит, поразительно точно копируя голос моего брата:

– Ты достаточно повеселилась. Хватит. Откажись от следующего испытания.

Я жду, но, похоже, она закончила.

– И это все? Обычно он любит угрожать последствиями.

Гермес пожимает плечами.

– Он слегка рассеян. Минотавр с Тесеем прибыли в Олимп не одни, и твой брат занят тем, что разбирается с главой их небольшой группы, Миносом.

Несложно прочесть между строк. Их босс сейчас здесь и наблюдает, как я выставляю своего брата дураком, как и остальных Тринадцать. Это подрывает авторитет Зевса и приводит к тому, чего он не хочет, – выставляет нас слабыми. Вернее, выставляет слабым его.

«Олимпу нужна твердая рука».

Я ощущаю укол сожаления. Пусть мне сейчас хочется свернуть брату шею, но даже я могу признать, что он предпринимает все, что в его силах в обстоятельствах, сложившихся не по его вине. Он не думал, что примет титул Зевса в ближайшие несколько лет, но неожиданная смерть отца изменила все. Я в самом деле хочу, чтобы Олимп жил в безопасности и стабильности.

Возможно, мне следует отказаться от состязания.

Живот сводит от этой мысли, но я заставляю себя успокоиться. Если откажусь сейчас… Нет. Это не поможет. Ущерб уже был причинен в тот миг, когда я выдвинула свою кандидатуру и публично бросила вызов брату. Более того, теперь, когда состязаюсь с Минотавром и Тесеем, у меня нет другого выхода, кроме как выступить настолько хорошо, насколько могу. Я представляю Олимп против интересов чужаков. Я представляю брата, пусть он и в ярости из-за этого.

Я Касиос, в конце концов.

Унизить меня – значит, унизить его. Если отступлю сейчас, это станет проявлением слабости, а тогда он тоже будет казаться слабым. Он плохо соображает, иначе сам бы это понял. Я делаю глубокий вдох.

– Мой отказ от дальнейшего участия не изменит того, что я вступила в состязание. Он не поможет поднять авторитет Зевса.

– Не уверена, что Зевс сейчас трезво мыслит, – говорит Гермес, озвучивая мои мысли.

Подозреваю, что она права, но ничего не стану говорить о брате, когда он оказался в опасном положении, отчасти по моей вине. Вместо этого смеюсь громко легкомысленно и фальшиво.

– Конечно. Как будто он впервые в жизни позволил эмоциям взять над ним верх. – Когда эта ложь срывается с языка, я испытываю чувство вины.

Персей никогда не был эмоциональным ребенком, но всегда чувствовал все очень глубоко. Отец видел в этом недостаток, слабость, которой в будущем могут воспользоваться враги, и большую часть нашего детства шаг за шагом искоренял в моем брате эту мягкость.

Гермес долго изучает меня, и я ловлю себя на том, что задержала дыхание. Быть может, мы с ней много лет были подругами, но именно сейчас мы почти на равных: она – одна из Тринадцати, и я тоже претендую на титул. Она заканчивает плести косичку и откидывается на спинку дивана.

– Ты в этом уверена?

– Передай, пожалуйста, моему брату, что я понимаю его просьбу, но доведу дело до конца.

– Передам. – Гермес хлопает Диониса по груди. – Нам пора, любимый.

Он открывает глаза и, моргая, смотрит на меня.

– Привет, Елена. Ты когда сюда пришла?

– Привет. – Я устало улыбаюсь. – Хорошо спалось?

– Как всегда. – Он садится и потягивается. С маленькими косичками в волосах он похож на перепуганную птицу. – Отлично выступила на полосе препятствий. Мы болеем за тебя.

– Спасибо. – Не знаю, что еще сказать. Они мои друзья, но если – когда – я одержу победу в этом состязании, наши отношения должны будут измениться. Я тоже буду одной из Тринадцати. Устало машу рукой. – Останетесь?

– Неа. – Гермес вскакивает на ноги. – Ночь только начинается, и мы собираемся веселиться.

Дионис берет меня за руки и целует в обе щеки.

– Она имеет в виду, что мы собираемся напоить кого-то из людей Миноса и выудить какую-нибудь информацию.

У меня вырывается смешок.

– Обычное дело.

Я не прошу их быть осторожными. Несмотря на их внешний вид, и Дионис и Гермес способны позаботиться о себе. И друг о друге. Кроме того, это часть обязанностей Диониса. Он может валять дурака на людях, но не случайно завоевал свой титул. Его нелепая внешность скрывает хитрый ум.

Я провожаю их и запираю дверь. И только после этого опускаю плечи под тяжестью всего, что было сказано и осталось не высказано. Никто не верит, что я справлюсь. Ни мои враги. Ни моя семья. Ни друзья. Что бы они ни говорили, они ждут, что я потерплю поражение. Они в этом уверены.

Я отворачиваюсь от двери и бреду по коридору. Мне нужно принять душ и поспать часов восемь.

Быть может, утром мир обретет смысл.

Глава 13

Ахиллес

– Хватит метаться.

Подавляю раздражение и прохожу очередной круг по гостиной.

– Я не мечусь. – Ложь. Я не перестаю двигаться по комнате с тех пор, как мы вернулись в свои номера. Мне хочется винить во всем всплеск адреналина. Испытание было слишком коротким, несмотря на то что противники создавали препятствия на всем пути. Если бы я смог выпустить чуть больше энергии, тогда, возможно, получилось бы успокоиться.

Патрокл вздыхает и откладывает электронную книгу. На кончике его носа сидят очки, и он выглядит таким очаровательно занудным, что хочется его расцеловать. Жаль, что попытка сделать это, скорее всего, окончится для меня плачевно, учитывая, как он сейчас зол. Мой мужчина нечасто злится, но когда такое случается, ему нужно много времени, чтобы справиться с гневом. Мне некого винить в этот конфликте, кроме самого себя.

Патрокл пристально смотрит на меня.

– Ты получаешь желаемое. Почему ты так расстроен?

Ненавижу, когда он так делает. Вместо того чтобы признать как сильно взбешен, он говорит так, будто это я веду себя нелепо. Такая снисходительная манера