— Если хочешь, я буду с тобой, — просто сказала она. — Буду твоей музой.

И тут же, как видно, усомнилась в том, что пообещала.

— А как же быть все-таки с твоей женой и сыновьями? Ты ведь их любишь? Любишь? — Она еще несколько раз повторила это слово, робко заглядывая ему в глаза.

— Нет, — ему казалось, что шуткой легче отречься от того, что было для него раньше самым дорогим, дороже всего, даже творчества. — Разве можно любить азербайджанский коньяк, когда попробуешь французский?

Он распрямил ладонь:

— Ладно, погадай мне, колдунья. Что там? Будем ли мы вместе? Только согласись, и какие бы там преграды в линиях ни прочитались, я все их преодолею, лишь бы быть с тобой.

И она, принимая игру, с улыбкой уставилась своими глазищами на пересечения линий на ладони. И вдруг посерьезнела, метнула на него встревоженный взгляд и, отвернувшись, отбросила его ладонь…

— Не хочу. Я все-таки колдунья, а не гадалка.

Но сейчас она была больше похожа на маленькую перепуганную девочку. Роман обнял девушку, успокаивая, утешая…

— Ну полно, скажи, что там? Не быть нам вместе? Чепуха, будем. Я ведь знаю, что и ты этого хочешь…

— Ничего не скажу, о таком не говорят, — упорствовала Ариадна.

Роман вспомнил, что цыганки не любят предсказывать смерть тем, кому гадают, когда «увидят» ее по картам или на руке.

— Умру я, что ли? — засмеялся он, с силой поворачивая к себе ее личико, но в выражении ее лица было столько неподдельной тревоги, что ему на секунду стало не по себе. — Не беспокойся, не умру. Глупости все это. Я здоров, мне всего лишь тридцать лет.

Небо светлело, секундная тревога прошла, и хорошее настроение, хоть и не сразу, возвращалось к Роману. Ох уж эти интеллектуалки! Верят в те же глупости, что и его бывшая жена. Теперь он думал о Лиде только так.

— И как же я умру? Может, прямо сейчас, перевернемся в лодке, так я плавать умею, и вас всех спасу, — шутил он, окидывая взглядом лодку, на дне которой, как убитый, крепким сном спал Игорек. — Или на хлыстике твоем повешусь? Отвечай.

— Не скажу, — вдруг весело рассмеялась она. — Но ты помни о своей ладони, когда роман писать будешь.

«Помни о смерти». Вроде бы есть такая латинская поговорка?

— Ах, Ариадна! — только и сказал он.

…Подплыли к берегу, он, взяв удочки, ведерко и спящего мальчика, вышел на сушу. Ариадна молча смотрела на них из лодки…

— Ты не исчезнешь, Ариадна? — спросил он. — Только, пожалуйста, не исчезай. Я весь мир переверну, а тебя найду. Когда мы увидимся?

— Думаю, что тебе не нужно сейчас уходить из семьи, — задумчиво сказала она. — Вот вернется твоя жена из больницы, поговоришь с ней. Объяснишь все, а дальше посмотрим, — и она засмеялась, непонятно чему…

— Ладно, — согласился он. — Но ведь мы можем продолжать встречаться, верно? Знаешь, без тебя я долго не выдержу. Давай завтра… вернее сегодня вечером?

— Я обязательно дам о себе знать, — ответила она. — А когда, не скажу. Чтобы ждал и мучился, тогда это будет неожиданным подарком, сюрпризом. А ты пока книгу пиши. Гениальную. Чтобы я тобой гордилась, — она взялась за весла.

— Колдунья ты, Ариадна, — крикнул он ей уже вдогонку. — Русалка-а-а…

Чарующий переливчатый смех был ему ответом.

Взяв на руки Игорька, Роман направился было к административному корпусу, но, взглянув на часы — маленькая часовая стрелка только-только подбиралась к пяти, — свернул на общую аллею.

Войдя в свой домик, он уложил Игоря на Кирюшино место и, не чувствуя под собой ног, поплелся к своей кровати…

… — Пап, просыпайся, сколько можно спать! — Проснулся он оттого, что кто-то сильно-сильно тряс его за плечо.

Роман открыл глаза — Сергей, уже одетый, стоял у изголовья и с удивлением смотрел на разоспавшегося отца. Тот привычно потянулся к часам, которые всегда клал рядышком на стол или тумбочку. Часы показывали девять. И хотя спать хотелось безумно, настроение у Романа было прекрасное. Он быстро спустил ноги с кровати…

— Пап, а что это у тебя? — испуганно спросил Сергей, указывая на его правую ногу, на которой виднелись широкие красные рубцы.

Роман сообразил, что тот же рисунок должен украшать и левую, и быстро набросил на колени простыню.

— Это? — как можно более небрежно произнес. — Так, ерунда. Пошел вчера рыбачить и оскользнулся на дебаркадере. Не беда, до свадьбы заживет…

Он вспомнил свое вчерашнее обещание Ариадне, и сердце его сладко заныло.

— Пап, а ты что, без штанов пошел, там же комары? — не отставал сын.

— Да нет, в джинсах, конечно, — принялся выпутываться Роман. — Но сначала искупаться залез. Вот и…

— Ясно, — папино объяснение вполне удовлетворило сына. — А больно было, пап?

Роман сжал губы, чтобы не улыбнуться. Да, было очень больно, но и приятно, правда, сыну-то об этом не расскажешь. Мал еще, не поймет.

— Мужчинам больно не бывает, — сказал он. — Вернее, они об этом не говорят.

— Ну тогда вставай. Завтрак-то в девять. Опаздываем, — торопил Сережа.

Вот положение! Не хватает, чтобы сын еще увидел и исполосованные спину и плечи. Нет, надо его куда-нибудь спровадить.

— А где Макс? Пойди, разбуди его…

— Макс на улице ждет, он уже давно встал.

— А малыш, которого я на Кирюшкину кровать положил? Ему тоже пора…

— Нет там никакого малыша, — Сергей по-прежнему не двигался с места. — Пап, ну давай скорее.

— А почему Макс один на улице? Почему ты его одного оставил? А вдруг что случится…

Как ни странно, но последний аргумент возымел на сына действие.

— С Максом? Да что с ним может случиться? Здоровый парень уже.

Ворча, Сергей нехотя двинулся к выходу, и через минуту Роман услышал, как хлопнула входная дверь.

Он быстро вскочил сразу и, с ходу отказавшись от шортов, натянул легкие летние брюки. Затем, голый до пояса, подошел к зеркалу. Батюшки-светы! На спине и груди багровели красные полосы от хлыста, на запястьях розовели следы от веревки. Роман кинулся к шкафу, отыскал рубашку с длинными рукавами, но и этого оказалось недостаточно. Чтобы закрыть горло, пришлось повязать галстук. Каждое движение причиняло боль, саднило и ныло все тело, но раздражения не было, лишь чувство нежности по отношению к наказавшей его девушке и ощущение сладострастия, не сильное, угнетающее, а слабое и приятное. Затем, хотя дети уже и барабанили в стекло, он взялся за бритье. С таким представительным видом щетина как-то не «рифмуется».

— Ого, ты так в столовую пойдешь? — изумились сыновья.

— Мужчина, когда идет в публичное место, должен выглядеть представительно, — отпарировал папа.