Развернувшись, он двинулся за ней следом; до Денмарк-стрит оставалось совсем немного. Женщин, когда они сильно расстроены или напуганы, вот как эта сейчас, можно брать голыми руками. Забывают все привычные меры защиты от таких, как он: сжимать между стиснутыми пальцами связку ключей, держать наготове мобильник, нащупывать в кармане брелок с тревожной кнопкой, держаться в стаде. Ищут доброе словечко, дружескую участливость. Именно так он и приручил Чудо.

Когда она свернула на Денмарк-стрит, откуда наконец-то, после восьми суток бесплодного ожидания, убрались газетчики, ему пришлось ускорить шаги. Повернув ключ в замочной скважине, она скрылась за черной дверью.

А ему-то что делать – ждать? Или она будет торчать весь день со Страйком? Хотелось бы надеяться, эти двое своего не упускают. Да наверняка. С утра до вечера наедине в четырех стенах – чем еще заниматься?

Углубившись в какую-то подворотню, он достал мобильный, а сам не спускал глаз с окна третьего этажа дома номер двадцать четыре.

I’ve been stripped, the insulation’s gone.

Blue Öyster Cult. «Lips in the Hills»[35]

Впервые Робин переступила порог конторы Страйка наутро после своей помолвки. Сегодня, отпирая стеклянную дверь, она вспомнила, как новенький сапфир у нее на глазах потемнел, а потом Страйк выскочил из офиса и ненароком едва не отправил ее катиться кубарем по железным ступенькам.

Теперь кольца не было. Полоска кожи на пальце сделалась сверхчувствительной, как будто там стояло клеймо. Робин принесла с собой небольшую дорожную сумку со сменой одежды и всякими необходимыми мелочами.

Здесь реветь нельзя. Не смей распускаться.

Робин машинально выполнила утренние действия: сняла пальто, повесила его вместе с сумочкой на крючок у входа, налила в чайник воды и щелкнула выключателем, а потом затолкала дорожную сумку под свой рабочий стол, подальше от глаз Страйка. При этом она постоянно себя проверяла, чтобы ничего не забыть, и не ощущала своей телесной оболочки, как будто превратилась в привидение, чьи холодные пальцы проходят сквозь ручки сумок и стенки чайников.

Отношения, длившиеся девять лет, рухнули за четыре дня. Четыре дня нагнетания враждебности, обид и взаимных обвинений. Некоторые из них, как стало ясно задним числом, не стоили выеденного яйца. «Лендровер», скачки «Гранд-Нэшнл», взятый с собой ноутбук. В воскресенье они грызлись о том, чьи родители будут платить за аренду свадебного лимузина, и разговор вновь уперся в мизерную зарплату Робин. В понедельник утром, садясь в «лендровер», чтобы отправиться в обратный путь, Робин и Мэтью почти не разговаривали и потом всю дорогу молчали.

А вчера вечером, уже дома, в Уэст-Илинге, у них вспыхнул ожесточенный спор, после которого все прежние раздоры показались сущим пустяком, всего лишь предупредительным толчком перед беспощадной сейсмической катастрофой.

Страйк вот-вот спустится. Из квартиры этажом выше доносились его шаги. Робин знала, что не имеет права выдавать свою растерянность и нервозность. Работа – это единственное, что удерживало ее на плаву. В ближайшие дни предстояло найти съемную комнату: при той мизерной зарплате, которую она получала у Страйка, о чем-то большем нечего было и мечтать. Робин попыталась представить себе будущих соседей. Как будто возвращалась в студенческое общежитие.

Сейчас не время об этом думать.

Заварив чай, Робин спохватилась, что забыла жестяную банку чайных пакетиков «Беттиз», купленную после завершающей примерки свадебного платья. Эта мысль уже было расстроила ее, но, собрав всю волю в кулак, Робин удалось сдержать слезы, и она поставила кружку рядом с компьютером, готовая заняться разбором писем, скопившихся за неделю, пока офис был закрыт.

Зная, что Страйк только-только вернулся из Шотландии – приехал ночным поездом, – Робин собиралась начать разговор именно с этого, чтобы он не обратил внимания на ее красные, опухшие глаза. Утром, перед выходом на работу, она приложила к векам лед и ополоснула лицо холодной водой, но видимых результатов не добилась.

На пороге Мэтью попытался встать у нее на пути. Он и сам выглядел скверно.

– Слушай, нам нужно поговорить. Причем серьезно.

«Уже не нужно, – думала Робин, трясущимися руками поднося к губам кружку с горячим чаем. – Я отказываюсь делать то, чего не хочу».

Но в ее решимости пробила брешь горячая слеза, сбежавшая по щеке. Робин пришла в ужас: она-то думала, что слез больше не осталось. Повернувшись к монитору, она взялась составлять ответ клиенту, у которого возникли вопросы по поводу счет-фактуры, но плохо понимала, что пишет.

Приближающиеся по лестнице шаги заставили ее взять себя в руки. Дверь открылась. Робин подняла голову. Перед ней стоял вовсе не Страйк.

Ее охватил первобытный, инстинктивный страх. Раздумывать, почему незнакомец произвел на нее такое жуткое впечатление, было некогда, но сомнений не оставалось: он опасен. Робин мгновенно просчитала, что не успеет добежать до двери и вытащить из кармана пальто брелок с тревожной кнопкой; надежда была только на острый канцелярский нож, лежавший под левой рукой.

У входа стоял худой, бледный, губастый тип с веснушчатым носом и бритой головой. Запястья, фаланги пальцев и шею покрывали татуировки. Во рту поблескивал золотой зуб. От середины верхней губы к скуле тянулся глубокий шрам, отчего уголок рта приподнимался вверх, создавая впечатление вечной кривой ухмылки, как у Элвиса Пресли. Мешковатые джинсы дополняла синяя куртка; по всей приемной поплыл дух застарелого табачного дыма и марихуаны.

– Как делишки? – Он беспрестанно щелкал пальцами обеих рук, свисавших вдоль тела. Щелк, щелк, щелк. – Ты одна здесь, что ли?

– Нет, – выдавила Робин. У нее пересохло во рту. Нужно было незаметно взять канцелярский нож, пока этот тип не подобрался ближе. Щелк, щелк, щелк. – Мой босс как раз…

– Штырь! – загремел из дверного проема голос Страйка.

– Бунзен! – воскликнул, тут же перестав щелкать пальцами, странный посетитель, и они со Страйком приветствовали друг друга ударом кулака о кулак. – Как жизнь, братишка?

Слава богу, с облегчением подумала Робин. Почему же Страйк не предупредил, что кто-то должен прийти? Она развернулась на стуле, пряча лицо, и продолжила работать с письмами. Страйк повел Штыря к себе в кабинет и закрыл дверь; Робин уловила лишь одно слово: Уиттекер. В других обстоятельствах она бы пожалела, что не присутствует при этой беседе.

Закончив переписку, Робин подумала, что пора предложить им кофе. Но для начала она вышла на лестничную площадку, чтобы еще раз умыться холодной водой в тесном туалете, где висел неистребимый запах канализации, с которым не справлялись никакие освежители воздуха, приобретаемые из скудной наличности.