– Что, идиотка, героин уже не вставляет?!

Сэкономить решила на героине, бережливая какая… Я обернулся за моральной поддержкой. Коротышка тупо икал и смотрел осоловевшим взором куда-то мимо. Он нянчил, словно грудного младенца, пустую бутылку ирландского скотча.

– Не принимай близко к сердцу, Михаил Андреевич… – пролепетал он кое-как. – Ты так возмущаешься, словно эта девка тебе небезразлична… Надеюсь, это не так? Хрен на нее, оставь, это ее жизнь… Чего таращишься? Да, мы такие разные, но все в одной заднице…

Относительно вменяемым выглядел только Парамон. Он ерошил грязными пальцами спутанную шевелюру и влюбленно рассматривал затылок Виолы. Скрипнув зубами, я завел машину и повел ее на приступ холма. Дорога, с которой я где-то спрыгнул, должна быть где-то близко…

Перевал между каменистыми холмами, заросший реликтовым лесом, я помнил. Здесь обрывалась долина Ветров, и нам предстояло зацепить краем долину Падающей Воды – узкую восьмикилометровую низменность, тянущуюся с севера на юг. Мы проезжали заброшенные деревни – они не подавали признаков жизни. Не промышляли банды – и поначалу это настораживало. В разрывах между шапками деревьев просматривались высокие скалы. С их гребней срывались потоки воды, серебрились на солнце, насыщали протекающую под скалами речушку Ургуз. Река лишь пару верст текла по поверхности, а недалеко от Медвежьего распадка ныряла под землю. Очнулась Виола, глядя по сторонам непонимающим взглядом. Возрождался Степан – кряхтел, ворочался.

– Запашок, однако, – обнаружил он.

Именно это и беспокоило меня уже довольно долго. В приоткрытые окна проникал неприятный запах загадочного происхождения. Несло откровенной химией – тухлыми яйцами, чем-то аммиачным, миндальным, китайскими игрушками и ядреными российскими удобрениями. Плотность этой вони становилась настолько высокой, что начинало тошнить. Мы закрыли окна, перекрыли вентиляцию, но запах все равно чувствовался. Причина явления стала понятной метров через пятьсот. Дорога, тайга, поляны, через которые мы проезжали, были усеяны тонким слоем серого пепла. Лес казался мертвым. Безжизненные ветки, лишенные листвы, черные, как будто обугленные, стволы. Дышать приходилось буквально через раз, от этой гадости кружилась голова, першило в горле. Я автоматически притопил газ, чтобы быстрее убраться из этого химического ада.

Деревушка, сползающая с холма, представляла что-то ужасное. Мертвые дома, мертвые деревья – все голое, пустое, серое. Карта бывшей инфраструктуры Каратая возникла перед глазами. В окрестностях деревни с говорящим именем Плаксино до катастрофы располагался комплекс подземных складов. Здесь хранили горюче-смазочные материалы, поставляемые с материка и производящиеся местными умельцами, удобрения, контейнеры с токсичными химикатами, в коих нуждались хозяйства Благомора. Помнится, проскакивала информация, что в Плаксино разгружали двенадцать тонн хлора. Здесь держали карболовую кислоту, вызывающую ожоги кожи и паралич дыхательных путей; дефолианты, гербициды (с их помощью солдаты Благомора уничтожали растительность там, где это требовалось) – цианамид кальция, хлорат магния. Случались утечки летучих соединений, но дальше локальных ЧП с ожогами и удушьями дело не доходило. Если в памятную ночь годичной давности здесь что-то рвануло, а потом пошла цепная реакция…

Мы пулей летели через этот местный «Чернобыль». Кашляли, плевались. Ничего удивительного, что люди в этом ареале старались не появляться. Такие чудные по живописности места оказались полностью изгажены! Через пару верст стало легче, зазеленела трава, появлялись листья на деревьях. Мы распахнули окна, дышали полной грудью, не могли надышаться.

– А мне вот интересно… – сипел, отплевываясь, коротышка, – после ядерной зимы приходит ядерное лето?

– Сперва приходит ядерная весна… – хрипела окончательно обалдевшая Виола. – Прилетают ядерные грачи, распускаются ядерные почки…

– А с магией, интересно, химия нормально взаимодействует? – Похмельного Степана одолела жажда познаний.

– Нормально, – отзывался я. – Химия для мага – тот же комбикорм для поросенка…

– А мутанты здесь встречаются? – упорствовал коротышка. – Ну, скажем, двухголовые медведи или какие-нибудь неправильные пчелы? Я это к тому, что – продолжаем мы наши танцы с бубнами или можно передохнуть?

Потом он стал кричать, что мы немедленно должны остановиться. Ему приспичило по-крупному, и дело совершенно не терпит отлагательств! Счет идет на секунды! Он так орал, что я остановился посреди дороги; он вывалился из машины и засеменил, поддерживая штаны, к чернеющему неподалеку лесу. Но с полдороги вернулся, весь какой-то испуганный, сказал, исходя корчами, что лес смотрится жутковато, он должен взять с собой оружие. Мы стали орать, что ждем двадцать секунд и уезжаем. Он чертыхнулся, выхватил из моего поясного чехла гранату «РГД» (я не успел надавать ему по рукам) и побежал обратно в лес. Я кричал ему в спину, что если он там устроит самоподрыв, то домой может не возвращаться. Виола кричала, что если он хочет произвести взрыв, то должен разогнуть усики, выдернуть чеку и бросить гранату как можно дальше. Мне стало интересно, насколько далеко можно бросить гранату в густом лесу? Я нервничал, волновался, поскольку был уверен, что коротышка обязательно что-нибудь отмочит. Он не может без неприятностей! По счастью, взрыва мы не дождались. Но вопль, испущенный Степаном, по мощи децибелов не уступал взрыву наступательной гранаты. Я взвыл от отчаяния – ведь чувствовал же! Не мог усесться посреди полянки? Мы бы отвернулись…

Коротышка с едва надетыми штанами вылетел из леса, как пробка из бутылки. Он несся с такой скоростью, такими невероятными прыжками, что мы онемели от изумления. Спохватившись, я бросился из машины, снимая автомат с предохранителя. Здравый смысл подсказывал, что если видишь бегущего «сапера», то надо тоже куда-нибудь бежать…

Затряслись кусты на опушке, стали скрипеть и гнуться деревья. Такое впечатление, что из леса рвался, ни много ни мало, Кинг-Конг! Взорвался куст, как будто был из хрупкого папье-маше, и на опушку вывалилось что-то здоровенное, темно-бурое, лохматое, украшенное громадными клыками. С жутким ревом чудовище устремилось за коротышкой. Немного позднее я сообразил, что это дикий кабан – сбили с толку его невероятные габариты. Напрасно я помянул про поросенка… Ошарашенные, мы смотрели, как коротышка с пронзительным «а-а-а-а!!!» носится кругами, а за ним скачет монстр, неведомо на каких дрожжах взращенный. Мы поздно открыли огонь, несмотря на то что Степан вопил как оглашенный: «Стреляйте, идиоты, стреляйте, чего же вы!!!» Мы просто сильно удивились. При первых же выстрелах коротышка предусмотрительно свалился в траву, и кабан, нашпигованный свинцом, пронесся мимо него, как стенобитная машина, зарылся «пятачком» в землю, вспахал ее чудовищными бивнями, затрясся крупной дрожью…

Вытаскивать коротышку пришлось на собственном горбу – он просто не мог ходить от страха. Шептал какие-то молитвы, плевался кровью, нес околесицу про «бешеную свиноматку». «Странно, – думал я, – раньше он не шепелявил».

– Гранату-то не бросил? – ехидно усмехался я.