– Присядь, – я пихнул Степана.

– А? Что? – Он завертел головой. Гладкий камень выстрелил из-под коротенькой ножки, коротышка ойкнул от испуга и сел на «шпагат», чувствительно засадив мне пяткой по щеке.

– Ну, ты и валенок, – ругнулся я.

– От валенка и слышу, Михаил Андреевич. Чего толкаешься?

Он начал ворошиться, наступил на те же «грабли», упал и заскользил по склону вниз. Я не успел его поймать, запрыгнул на косогор – очень трудно наблюдать за двумя объектами одновременно. Коротышка хотел приподняться, суетливо перебирал конечностями, но уезжал все дальше по склону. Изумленно на меня уставился, прежде чем сгинуть за обрывом. Взмахнул ручонками и, проворчав: «Ну, е-мое», пропал.

Я оглянулся на своих. Виола пожала плечами – мол, всякое бывает. На скале уже никто не шевелился. Почудилось? Я подал руку Виоле и втащил ее на косогор.

– Степан! – крикнул я. – Ты живой?

– Спасибо, что спросил, – ворчливо отозвался со дна пропасти коротышка. – Живой, но очень испуганный…

– Мы очень рады… Чем занимаешься?

– С идиотом каким-то перекликаюсь…

– Ну, прости, Степан, не хотел. Ты посиди там немного, мы скоро спустимся.

– Ага, и лучше поспешите, Михаил Андреевич. А то тут какие-то люди, они так странно на меня смотрят…

Холодный пот прошиб и заморозил. Виола побледнела, Парамон, раздувая ноздри, ожидал приказа. Десантироваться, подобно Степану, на головы подозрительных людей было как-то легкомысленно. Мы кинулись в обход и долго плутали по каменным лабиринтам, терзаясь неизвестностью. Случись что-то страшное, Степан подал бы голос. Но он как-то странно помалкивал, и это интриговало. Мы спускались вниз, крались между камнями, рассредоточились, прежде чем объявиться на открытом пространстве…

В глубокой пади под сомкнувшимися скалами царила полумгла. Со всех сторон этот узкий, изгибающийся клочок земли подпирали каменные глыбы. Теснина тянулась на север – по крайней мере, насколько хватало глаз. Скалы у земли расширялись, формировали сложные выступы, чернели пещеры, неподалеку журчал ручеек. Степан сидел на корточках – на той площадке, куда свалился. Он был задумчив, как роденовский мыслитель. А рядом с ним сидели и лежали люди, равнодушно глядя, как мы тычем в них стволами автоматов…

Это продолжалось недолго – мы устыдились и опустили оружие. Подобная мысль меня уже посещала: Драконья гряда – идеальное место, чтобы спрятаться от ужасов, творящихся снаружи… Я чувствовал себя неловко: на меня в упор взирали огромные глаза маленькой девочки, закутанной в какое-то вшивое тряпье. Рядом с ней заворошилась мешковина и показалось осунувшееся землистое лицо – возможно, матери этого ребенка. Она смотрела на нас без всяких эмоций.

– Здравствуйте, – посомневавшись, сказал я.

– И вам… – произнесла она пустым незапоминающимся голосом, вздохнула и забралась обратно в кокон. Следовал вывод: появление в данной местности незнакомцев не было чем-то неординарным.

Это были нормальные люди – живущие вместе, голодающие вместе, умирающие вместе… В толпе сохранялась иллюзия безопасности, в толпе спокойнее, теплее, есть с кем поговорить; на толпу не нападают дикие звери, а если нападают, то шанс погибнуть обратно пропорционален количеству людей… Мы медленно брели по пади, борясь со сложными чувствами – жалостью, ужасом, брезгливостью. Жутковатое стойбище окутывал неприятный запах – запах болезней, гниения, месяцами немытых тел. Никакой гигиеной здесь не пахло – люди забыли, что это такое. Они сидели, лежали у входов в пещеры на подстилках из травы и старого рванья. Тут же валялись какие-то кости. Горел костер – над огнем в рогатинах покоилась тушка впопыхах ощипанного грызуна, при виде которого нас неудержимо затошнило. Несколько личностей неопределенного пола и возраста сидели у костра, ждали, пока приготовится «пища». Обернулись, услышав поскрипывание крошева, уставились на нас пустыми глазницами. Никто из них не вымолвил ни слова.

– Меня сейчас вырвет… – в отчаянии шептала Виола. – Михаил, на хрена мы сюда пришли? Это же отбросы, жалкие людишки, не в состоянии себя прокормить… Давайте выбираться отсюда!

– Извини, подруга, не все способны сколотить банду и жить грабежами и убийствами, – резонно отзывался я. – Остались еще в Каратае приличные люди…

– Приличные люди? – возмущенно шипела Виола. – И вот это стадо доходяг ты называешь приличными людьми? Приличные люди, которым небезразличны они сами и их близкие, из кожи вон лезут, чтобы как-то выжить, – строят крепости, коммуны, защищаются с оружием в руках и едят, между прочим, отнюдь не крыс. А это же типичные отбросы, не достойные жалости, они уже покойники…

Определенная логика в ее словах имелась. Однобокая – не более. Не всем дано проявлять чудеса выживаемости. Мы погружались в это царствие чужого горя. Люди равнодушно поворачивали к нам головы – забытые, уязвимые, больные, потерявшие надежду. Здесь было много женщин, стариков, детей и практически не было молодых мужчин. Сновали сутулые тени – удивительно, что они еще могли передвигаться. Потрескивали костры. Кто-то пел – негромко и фальшиво. Кто-то храпел, кто-то сдавленно смеялся – надо полагать, не от веселья, а от особенностей психики. Кто-то кашлял – надсадно, туберкулезно, одаривая соседей болезнетворными микробами. Я не заметил, чтобы у кого-то из этих людей было приличное оружие. Взор натыкался на ржавые топоры и заостренные колья, пригодные лишь для добывания крыс. Поперек прохода лежало тело, укрытое с головой. Лежало, видимо, давно. «Похоронная команда» не спешила – трупный запашок ощутимо присутствовал, но никого, похоже, не нервировал.

Степан наступил кому-то на руку. В ужасе отпрыгнул. Заворочалось тело, исторгло ругательство – вполне литературное и дикое в подобных условиях. Костлявая рука отогнула тряпье, обрисовался череп, обтянутый кожей, коростами и клочьями седых волос. На участке, отчасти вентилируемом, мы набрели на группу людей, сидящих у догорающего костра. Они меланхолично смотрели на огонь. Поднялся, опираясь на клюку, мужчина – седовласый, лохматый, в относительно сохранившейся фуфайке, уставился на нас настороженно из-под кустистых бровей.

– Не стреляете, значит, с миром, – проговорил он надтреснутым голосом.

– Транзитом, уважаемый, – объяснил я. – Пошлину за проход не берете?

– Возьмешь у таких, как вы, – усмехнулся мужчина. – Присаживайтесь к костру, люди, поговорим, расскажете, что в мире творится. Вы же не спешите? Поезд не уходит?

Под словом «мир» подразумевался, очевидно, Каратай. Речь пожилого мужчины звучала интеллигентно. Но стоило ли удивляться? Не знаю, почему мы остановились (Виола была категорически против), сели к костру. Поколебавшись, я развязал мешок с остатками еды. Сидевшие вокруг костра чумазые оборванцы – а это были большей частью женщины – насторожились, занервничали. Подползла какая-то малышка, уставилась на меня слезящимися больными глазами.

– Не давай им еду… – цедила сквозь зубы Виола. – Им твоя еда – как слону дробина, а нас выручит…