— Если ваша светлость не окажет мне честь сегодня, то назавтра все газеты будут трубить о нашем разрыве.

— О разрыве? Но мы ведь даже не обручены. — Гриффин усмехнулся. — Какой же сложный мир этот лондонский свет. Вынужден признать, что меня это вовсе не интересует.

— Ваш брат инстинктивно чувствовал, что необходимо оказывать определенное уважение к тем ролям, которые мы играем в этой жизни. А вот ваши инстинкты, боюсь, гораздо менее цивилизованны.

— И поэтому вы их боитесь? — спросил Гриффин с нескрываемым любопытством.

— Я боюсь, ваша светлость, как бы вы нас обоих не выставили на посмешище.

— А если мне все равно?

Констанс бросила на герцога презрительный взгляд:

— Наша свадьба — это вопрос, решенный в силу договоренностей. Все равно вам или нет, значения не имеет.

Если до этой минуты у Гриффина и были какие-либо планы на этот союз, хотя бы ради наследников герцогского рода, то они рассеялись. Учитывая, что красота Констанс вовсе не возбуждала у Гриффина известной реакции, он с отвращением воспринимал то, с какой легкостью эта благородная леди готова была разделить с ним постель и жизнь после того, как до этого она должна была достаться его брату.

То, что представители клана Боскаслов не могли жить без страсти, было общеизвестным фактом. Возможно, откажись Гриффин от поездки в Лондон, он бы прожил до конца своих дней, пребывая в полном неведении относительно того, что было предопределено поколениями его предков.

Возможно, он бы никогда не встретил женщины с волосами цвета языческих костров и с духом достаточно сильным, чтобы усмирить зверя, сидевшего в нем.

Харриет спала долго и плохо, ей снился молодой герцог, который похитил ее из теплой постели и увез на летающей колеснице в кромешную тьму. Ее зубы стучали, как у скелета. Там, в облаках, было чудовищно холодно, несмотря на заверения поэтов, а герцог не слушал ее жалоб. Во сне Харриет меньше думала о романтических отношениях с герцогом, чем в реальной жизни.

Она протянула руку сквозь туман, стянула с широких плеч герцога его плащ и ахнула. Под плащом ничего не было. Грудь и торс Гриффина были твердыми и рельефными, словно высеченными из камня, как статуи в саду маркиза. Леди Гермия Далримпл сказала бы ученицам академии на уроке рисования, что это произведение искусства. Человеческое тело должно отражать священное совершенство, которое закладывал в него Создатель.

Во сне Харриет даже герцог был не без грешка. Впрочем, он и не был человеком.

— Я не могу найти свое сердце, — сказал он, когда Харриет закуталась в его плащ, и они зашли в небесную глинобитную хижину. — У вас, случайно, нет с собой долота, Харриет? Говорят, этим инструментом удобно взламывать двери дома…

Она села в постели. Шершавая ладонь, которой трясли ее за плечо, мгновенно спустила Харриет с небес на землю.

— Его светлость желают видеть вас у себя в библиотеке, — прошептала ей в ухо служанка по имени Чарити.

Харриет умела собираться быстро. Бывали в ее жизни пробуждения и похуже этого. Ей приходилось за уши стаскивать мертвецки пьяного отца с кровати и удирать вместе тайными тропами от преследователей, которые наступали на пятки. Но сейчас она работает в приличном доме, и работает совершенно официально. А потому нет особой спешки, если герцог желает видеть ее. Она потянулась под одеялом, чтобы размять затекшие руки и ноги. Да кто он вообще такой, этот герцог, чтобы приказывать ей являться полуодетой в такой ранний час?

— Я не уложила волосы и еще не пила чай. Что за спешка?

Чарити лишь сильнее стала трясти Харриет за плечо.

— Он сказал «немедля». А он в таком настроении, что лучше ему не перечить, если вы понимаете, о чем я.

— Неужели?

В последний раз, когда Харриет видела Гриффина, он был погружен в общение с леди Констанс. Ничего, подождет. Она надела платье для утреннего чаепития, вымыла лицо и сполоснула рот розмариновой водой. Но вот волосы… Боже правый! Что за чудовище перед ней в зеркале? Рыжие космы торчали во все стороны. Да ей потребуется не меньше часа, чтобы расчесать их, а до той поры она и носу не покажет в приличной компании. Обычно она заплетала непослушные пряди перед сном. Но вчера ей было не до того. Герцог едва не соблазнил ее прямо посреди коридора, а сразу после этого танцевал с женщиной, которую высшее общество прочило ему в невесты.

Что ж, пусть увидит ее такой. Можно подумать, в нее молния ударила. От этой мысли Харриет стало легче.

— Пойдемте же, — торопила ее Чарити, подталкивая к двери. — Забудьте вы про волосы.

— Так все плохо?

— Я таким его еще не видела. Хорошо будет, если с вас не снимут голову, а мы останемся при работе.

Харриет вздернула подбородок.

— Я работаю на леди Паулис.

Чарити буквально вытолкала Харриет за дверь.

— А кто сказал, что он не выставит вздорную старуху вон, как только сыграет свадьбу?

Гриффин сидел в гнетущей тишине, когда она вошла в библиотеку и предстала пред его светлы очи. Харриет знала этот фокус. Она не единожды стояла перед мировым судьей и знала, что когда тишина давит на обвиняемого — то есть на нее, — сломаться легче легкого. Но Харриет была так зла на Гриффина, что не собиралась потакать его прихотям. Быть может, со временем она бы забыла, что вчера вечером он танцевал с другой женщиной. Но она никогда не простит его за то, что он вынудил ее появиться перед ним с неприбранными волосами.

Гриффин побарабанил пальцами по столу.

— У вас ушло непростительно много времени на то, чтобы явиться сюда.

— Прошу прощения, если вашей светлости пришлось ждать, — сказала Харриет, задыхаясь от раздражения. — Я…

Стук в дверь прервал дальнейшие объяснения.

— Войдите, — рявкнул герцог. Дверь открылась, и лакей вкатил столик с дымящимся фарфоровым чайником, одной-единственной чашкой, одной тарелкой и тремя серебряными блюдами с едой. Воздух наполнился ароматом жареного бекона и тоста с маслом.

В тишине живот Харриет заурчал особенно громко. Пока Гриффин потакал своим желаниям, она едва не падала в обморок отчасти от недоедания, отчасти от последствий вчерашних непристойностей.

Герцог откинулся на спинку стула.

— Что случилось с вашими волосами?

Харриет сосчитала до десяти, затем до двадцати. Она сложила ладошки лодочкой и подумала о своей прежней жизни. Подумала о маленьком племяннике и сводных братьях, которые в силу своего невежества вынуждены были влачить жалкое существование на задворках Сент-Джайлза. Она освежила в памяти давно забытые ощущения страха, побоев, голода и стыда. Но даже после этих нехитрых упражнений она не вполне владела собой и готова была в любую секунду залепить герцогу пощечину.

Но вместо этого она сделала неуклюжий реверанс и словно во сне попятилась к двери. Внутренний голос цитировал строки из инструкции по правилам хорошего поведения, в которых говорилось, как следует выходить из неловких ситуаций.