прошла в три этапа. Сначала на «Грете» добрались до Либавы, оттуда до Царского села на почтовых. Последний участок с комфортом проехали по железной дороге. Путешествие заняло меньше недели. И к середине февраля мы вернулись в Петербург.

Несмотря на неразвитость средств связи, Головнин узнал о моем прибытии и встретил нас на заставе. Как всегда прилизанный и безукоризненно одетый, он сдержанно поклонился.

— Поздравляю с возвращением, Константин Николаевич. Мы вас очень ждали…

— Привет. Что новенького?

— У вас родилась дочь!

— Что, прости?

— Александра Иосифовна разрешилась от бремени чудесной девочкой. Поскольку ваше императорское высочество отсутствовали, государь изъявил желание лично дать ей имя. Восприемником во время крещения выступил ваш августейший брат цесаревич Александр.

Черт! Все время забываю, что женат. В добавок имею теперь уже трех детей, к которым не чувствую ничего, кроме… а что я чувствую к ним?

На сей раз семья встретила меня в полном составе. То есть «жинка» впереди, чуть не сказал на белом коне, а няньки с отпрысками Кости во второй шеренге. Пришлось всем улыбаться, поцеловать жену, отчего она, кажется, была в легком шоке, потрепать по головкам ребятишек… в конце концов, дошла очередь и до новорожденной. Маленькая Вера во время тожественной встречи спокойно дрыхла на руках у дебелой кормилицы. Не знаю почему, но я не смог удержаться и протянул руки к дочери. Откинув краешек кружевной накидки, заглянул в безмятежное личико, и на меня вдруг накатило. Захотелось прижать к себе этот сверток, чтобы никому больше не отдавать.

— Мама, а почему папенька больше любит Веру, чем нас? — неожиданно спросил на французском языке Николка.

— Ты ошибаешься, малыш, — тихо ответил, наклонившись к мальчугану.

Что касается строительства канонерских лодок, то могу сказать только одно. Путилов — гений! Девять корпусов уже были готовы, и на них начали монтаж котлов и паровых машин. Еще столько же должны были закончить на следующей неделе. Механизмы, правда, запаздывали, но к средине марта будут и они. Остальные, как заверил меня Николай Иванович, сдадут в апреле или, в крайнем случае, в мае. Что творится на финских верфях, где строились еще двенадцать канонерок, он не знал, но, судя по отчетам, работа кипела и там.

— А корветы?

Строго говоря, вопрос был, что называется, не по окладу. Если за канонерки отвечал он и приданные ему инженеры, то в более крупные единицы в кораблестроительном департаменте вцепились мертвой хваткой и никого до проектирования и постройки не допустили.

— С ними дела обстоят не столь хорошо, — неожиданно не стал отговариваться неведением чиновник. — Даже набор еще не готов…

— Вот как? — нахмурился я. — Завтра же навещу эллинги!

— Вам понадобится мое присутствие?

— Если ты не слишком занят… хотя, какое там. Конечно же, занят!

— Для этого время найду, — едва заметно улыбнулся Путилов.

— Совсем забыл. Артиллерия готова?

— Насколько мне известно, да.

— Хорошо. Я доволен тобой. Если имеются какие-либо нужды, говори.

— Это не совсем мое дело, ваше императорское высочество, — замялся чиновник. — Но существуют определенные трудности с комплектованием экипажей.

— В каком это смысле? На Балтике матросы закончились?

— С нижними чинами как раз все в порядке. Вот с господами офицерами…

Информация, которую до меня донес Путилов, оказалась с одной стороны неожиданной, а с другой… в общем, готовиться к чему-то подобному как раз следовало. Если коротко, то с испокон века служба на галерах была для морских офицеров чем-то вроде наказания. А гребные канонерки, если разобраться, те же самые галеры и есть. Наличие паровой машины в этом смысле мало что меняло. К тому же, у «самоваров» — такую кличку получили на флоте первые паровики, хватало и своих ненавистников. Все же пенить моря и океаны под белым парусом куда романтичнее, а стоять в дворцовых караулах престижнее…

— А может, оно и к лучшему? — подумал я вслух.

— В каком смысле? — удивился никак не ожидавший подобной реакции Путилов.

— Командирами канонерок надо брать людей отчаянных, склонных к нестандартным поступкам, возможно даже нарушению дисциплины…

— Лихих и придурковатых?

— Вроде того. Тех, для кого драка с англичанами будет единственным способом исправить карьеру. Заявить о себе. И которые не отступят…

— Таких в нашем флоте хватает, — с сомнением покачал головой Николай Иванович. — Но служить с ними непросто.

— В том-то и дело, что в военное и мирное время нужны разные люди. И те, кто хороши на плацу, вполне могут оказаться никуда не годны во время схватки.

А вот в Кронштадте все обстояло далеко не так радужно. И виной этому прежде всего был я сам. То есть великий князь Константин. Ведь это с его подачи военным губернатором сюда был назначен знаменитый адмирал Литке, и так уж случилось, что именно он стал главным противником моих начинаний.

Когда-то Федор Петрович Литке был участником первого кругосветного плавания, совершенного русскими моряками. К слову, командовал той экспедицией батюшка моего секретаря Василий Михайлович Головнин. Затем он сам возглавил кругосветку, в которой прославился как ученый географ и полярный исследователь. Все эти заслуги не остались незамеченными, и на него буквально пролился дождь наград. Стоит ли удивляться тому, что, начав искать наставника для будущего генерал-адмирала Российского флота, выбор сделали именно в его пользу?

Костя очень привязался к своему воспитателю и даже называл иногда «отцом». И, конечно же, всячески покровительствовал.

К несчастью, те далекие времена давно миновали. Генерал-адъютант и вице-адмирал Литке давно забронзовел и был уверен, что знает морское дело гораздо лучше своего воспитанника. В сущности, так оно и было, если бы только паруса не начали уступать чадящим и грохочущим паровым механизмам. К несчастью, старый морской волк об этом даже не подозревал и, получив назначение, принялся за дело с рвением, достойным лучшего применения.

Для начала он отменил мое приказание отложить ремонт парусников. Надо заметить, это его решение нашло полное понимание и решительную поддержку в кораблестроительном департаменте. Затем велел вернуть нижних чинов, обучавшихся новым специальностям. Очевидно, Федор Петрович, будучи натурой деятельной, не собирался на этом останавливаться, но… на его несчастье я успел вернуться!

Головнин хоть и не сразу, но доложил мне о самоуправстве бывшего наставника. Первым моим порывом было вызвать строптивого старика в Питер и разнести на глазах у адмиралтейств-совета, но Александр Васильевич постарался меня удержать.

— Не горячитесь, Константин Николаевич. От Шпица до