Распутин, как и следовало ожидать, вступил с ними в перебранку, понимая, от чего его пытаются отлучить конкуренты. В какой-то момент стороны от слов перешли к рукоприкладству. Более горячий и энергичный Илиодор схватил Распутина за горло и начал его душить. На помощь старцу неожиданно пришел Митя, оттащивший брыкавшегося Илиодора. Освобождённый таким образом Распутин с воем выбежал на улицу. Здесь он истошно закричал, что его пытались лишить мужского достоинства в епископских покоях.

Информация о насилии над «Нашим Другом» быстро дошла до Царского Села. Гермоген со своей стороны выслал государю телеграмму с объяснением случившегося, но опоздал: версия, изложенная Распутиным, стала единственно верной для Двора.

Конфликт Распутина с Гермогеном ярко показал, кто в России является хозяином. Царь категорически отказался принимать Гермогена, а обер-прокурору В.К. Саблеру приказал удалить епископа из Синода. Решение, по которому Гермогену предписали удалиться в Жировецкий монастырь, вступило в силу 17 января 1912 года, но заслуженный иерарх церкви не поверил в эту фантасмагорию. И, правда, любому здравомыслящему человеку вряд ли в голову пришла бы мысль, что высочайшие решения могут быть основаны на мнении малограмотного сибирского мужика, любившего женщин, пляски и кутежи.

Второго активного участника «оскопления» Распутина, иеромонаха Илиодора, покровители «старца» решили поместить во Флорищеву пустынь в Нижегородской губернии, причём не в меру активному монаху строго указали на запрет посещения Петербурга, Царицына и других городов империи.

Но возникли некоторые проблемы. Гермоген отказался покидать Санкт-Петербург и стал телеграммами упрашивать Николая II о переносе поездки – епископ ссылался на плохое здоровье. Вполне возможно, что царь и позволил бы уважаемому церковному иерарху остаться, но его судьбу решали Александра Фёдоровна и распутинский кружок. От Николая слезами и мольбами потребовали быть жёстким, и 22 января 1912 года министр внутренних дел получил распоряжение относительно опального епископа: если понадобится, применить силу для его выдворения из столицы.

Николай Алексеевич Маклаков писал в воспоминаниях: «Макарову сообщили по телефону с Варшавского вокзала, что Гермоген приехал с юродивым Митей Козельским. Увидевши на вокзале жандармского генерала Соловьева, он хотел было вернуться домой, но тут вмешался Митя Козельский, стал дёргать Епископа за рукав, громко повторяя много раз фразу: „Царя нужно слушаться, воле Его повиноваться“. Епископа усадили в вагон, и поезд спокойно отошёл, с опозданием всего на 5 минут. При отходе поезда почти никого не было, какая-то женщина начала было причитать. Другая бросилась перед вагоном на колени, но ожидавшаяся демонстрация так и не состоялась».

Иеромонах Илиодор сумел увильнуть от полицейского надзора и некоторое время скрывался у графини Игнатьевой и доктора П.А. Бадмаева, а затем решил бежать в свою вотчину – Царицын. Но иеромонаха, пробиравшегося в сторону Москвы, обнаружили в лесах под Тосно и задержали. Душителя «старца» силой посадили в поезд, приставив к купе караул из вооружённых полицейских, и из рук в руки передали настоятелю обители.

История с Гермогеном имела эффект разорвавшейся бомбы. Она показала не только могущество группы вокруг Г.Е. Распутина, но и реальность влияния «старца» на церковные и, в конечном итоге, государственные дела. То, что это влияние пагубное, станет понятно многим довольно скоро.

Активно ситуация с Распутиным и его воздействие на внутреннюю политику империи обсуждались в Государственной думе, особенно после выступления Александра Ивановича Гучкова, закончившегося словами: «…никакая революционная и антицерковная пропаганда в течение ряда лет не могла бы сделать того, что достигается событиями последних дней»[119]. С этого момента господин Гучков пополнил небольшой список личных врагов императрицы.

Ко всему прочему Дума затребовала старое секретное дело Тобольской консистории о хлыстовстве Распутина-Нового, о чём сразу стало известно Александре Фёдоровне. Но царь сам предложил Гучкову посмотреть документы Тобольской духовной консистории. Скорее всего, царь предполагал, что секретное дело обелит Григория Ефимовича в глазах патриотически настроенных депутатов.

Один Бог ведает, что творилось тогда в покоях императрицы, но управляли ситуацией именно оттуда. Дело в Тобольске, как нам уже известно, спешно закрыли, лишь бы не дать лишнего повода думским (да и другим) противникам «Нашего Друга».

Председатель думы М.В. Родзянко со своей стороны предпринимал попытки повидаться с царём и обсудить создавшееся положение, но Николай под давлением супруги несколько раз отказывал в аудиенции, в общем-то, верному монархисту. Глупость правила бал в русской политике.

События 1912 года показали степень влияния «старца» на царя и царицу, а проницательная и сведущая Богданович сделала в дневнике такую запись: «Весь Петербург так взбудоражен тем, что творил в Царском Селе этот Распутин. Думский запрос о Распутине является как бы успокоением: из него видно, что изыскивают все средства обезвредить этого мерзавца. У царицы – увы! – этот человек может всё. Такие рассказывают ужасы про царицу и Распутина, что совестно писать. Эта женщина не любит ни царя, ни Россию, ни семью, и всех губит»[120].

Говоря о событиях жизни Григория Ефимовича, относящихся к 1910–1912 годам, я намеренно опустил рассказ о паломничестве «старца» в Иерусалим, предпринятое весной 1911 года. Никакого отношения к внутриполитическим событиям эта поездка не имела, но рассказать о ней всё же стоит. На родину Христа отправился уже другой Распутин.

«Старец», кстати, в 1915 году издал небольшое сочинение по итогам этой поездки. Целью поездки Распутина, продолжавшейся всю весну 1911 года, был, конечно, Иерусалим, но маршрут пролегал через Киевскую и Почаевскую лавры, а также Турцию и Грецию.

До Киева Распутин добрался на поезде, а по приезду отправился в Киево-Печерскую лавру. Кроме службы, «старец» побывал в пещерах.

«И увидел Иова в пещерах Печерских, где его конурочка тесная, претесная и несёт ароматом благоухания», – отметил Григорий Ефимович.

Из Киева Распутин направился в Почаевскую лавру, а затем отправился в Одессу, где сел на пароход, заполненный паломниками, направлявшимися в Святую землю.

Паломники у поезда. Фото начала XX в.

Первую остановку пароход сделал в Константинополе. Здесь у православных на первом месте поклонения Святая София, перестроенная под мечеть. «О, горе! как Господь гневается за нашу гордость, что передал Святыню нечестивым Туркам и допустил свой Лик на посмешище и поругание – в нём курят. Господи, услыши и возврати, пусть храм будет ковчегом!», – по поводу храма заметил «старец». Святая София, – символ «золотого века» Византии. Падение Византийской империи отразилось и на соборе. Турки построили рядом с храмом четыре минарета, мозаику и мрамор выломали, все изображения заштукатурили, вместо креста установили на куполе полумесяц.