решим позднее, в зависимости от результата наблюдения.

— У меня остался только один вопрос. — поднял руку, как примерный ученик в классе, бывший букинист: — То, что мы патрули сняли, как только по нам начали стрелять, не уронит нашу репутацию? Вдруг уголовные посчитают, что, стоит только в наших начать стрелять, как улицы снова станут их?

— Платон Иннокентьевич, вы не обольщайтесь. Улицы еще далеко не наши, и чтобы уголовную шантрапу прижать, надо каждого пятого горожанина на ноль помножить. А что бы по нам не стали стрелять, надо сделать так, чтобы судьба тех, кто стрелял сегодня в наших ребят, стала такой страшной, чтобы самое заскорузлое сердце содрогнулось от ужаса.

Семью часами позже

'Вы жертвою пали в борьбе роковой

Любви беззаветной к народу…' — сурово и торжественно выводил рвущую душу мелодию оркестр Преображенского полка, сговоренный на выездное выступление, кто-то негромко подпевал, многие плакали. Громада дворца, чернеющая выбитыми окнами, освещенными только тусклыми огоньками свечек, беспорядочно перемещающихся внутри вмиг утратившего свою красоту, строения. Судя по количеству разномастных гробов, что несколько часов свозили на площадку перед дворцом, количество жертв было огромным и внутри, за чудом уцелевшими стенами дворца, еще продолжался разбор завалов. Периодически неясные тени подхватывали из, постоянно уменьшающегося штабеля, пустую домовину, заносили его через, чудом уцелевшие, входные двери, чтобы через несколько минут вынести наружу и уложить в другой штабель. Отдельно от второго штабеля стоял приличный с виду гроб, оббитый дешевым, красный, ситцем, с, прибитой к верхней крышке, офицерской фуражкой, и прислоненной рядом офицерской шашкой. Собравшийся на звуки оркестра народ шептал, что большинство погибших настолько обезображены взрывом, что хоронить будут в закрытом гробу, а вот, лежащий в кросно-кумачовом, гробу капитан Котов представился, не имея не одного видимого повреждения.

Отыграв обязательную программу оркестр преображенцев потопал в сторону своих казарм, после чего публика стала торопливо расходиться — милиции на улицах сегодня не было, изо всех щелей полезла всякая дрянь.

От конторы Поповы прибежал очередной посыльный и сообщил, что гулянка прихвостней купца в здании идет полным ходом, все необходимое — от ханжи и шампанского до девиц и свиных окороков уже завезли.

— Господа, через час выдвигаемся. Шиты берем с собой и пару пулеметов.

Влажная питерская ночь скрадывала звуки шагов колонны народной милиции, что не доходя до конторы Попова остановилась, укрывшись в тени тесно-серого доходного дома. Удивительно, но обычно оживленная Лиговская улица был пуста, лишь далеко, у Обводного канала мелькали тени людей.

Один из унтеров достав увесистый «полицейский» фонарь, с горящими масляным фитилем внутри и огромной выпуклой линзой, сделал несколько горизонтальных движений перед собой. Через пять минут послышался скрип и постукивание колес по булыжникам и от доходного дома Богданова отъехала и стала быстро приближаться небольшая тележка с сидящим на ней человеком.

— Здравия желаю, ваше благородие. Решили удавить сатрапов? — лихо подкатил в замершей колонне краснолицый инвалид в расстёгнутой шинели.

— Здорово, Петр. А ты что такой злой?

— Да просто уже не могу смотреть, что эта сволочи делают. Как стемнело, так ни один человек мимо пройти не может. Сопляки из подручных этого купца всех проходящих грабят, ну, если совсем голь перекатная, то просто задевают. Двух барышень опять же затащили.

— Каких барышень?

— А я знаю? С полчаса назад одна пройти мимо хотела, так ее под руки подхватили и в контору ломовых извозчиков затащили, где они с вечера гулять изволили. А минут пять назад еще одна проскочить попыталась, но та сразу в руки не далась, ей по лицу ударили, ну она и сомлела, и ее туда же затащили.

— Тебя то не трогают?

— Нет. Пальцем тычат, гогочут, обрубком называют, но пока не трогали, видно опасаются.

— Охрана вокруг здания есть?

— Сначала человек десять крутились, а потом, как девки попались, то осталась парочка самых молодых. На крыльце стоят, курят.

— А люди, что на колясках уезжали — вернулись?

— Вернулись. Два экипажа. В одной коляске все на своих ногах двигались. А во второй коляске одного человека под руки несли, он ногами еле-еле перебирал. А третьей коляски я не видел, хотя не отлучался никуда. А что, правда, что наших ребят на постреляли?

— Правда. Двое убитых и четверо раненых.

— Да как так-то? Все же фронтовики…

— Из проезжающей коляски сразу из трех-четырех стволов. Так что повезло, что всего двое убитых. Ладно, ты на базу?

— Нет, я рядышком посмотрю, очень мне хочется взглянуть, как вы их на ноль помножите.

— Ну давай, под пулю не подставься. Спасибо за службу, ты молодец. — я похлопал наблюдателя по суконному плечу и обернулся к строю:

— Слушай мою команду. Повозки с щитами и пулеметами двигаются вперед, мы с вахмистром на них пассажирами поедем. Нас наверняка остановят. Наша задача — снять часовых и собрать щиты, чтобы пулемет прикрывал с улицы. Как телеги остановятся, все остальные, колонной по одному, бегом к зданию. Там три входа. Атакуем повзводно, первая, вторая, третья дверь. Резервное отделение — во двор, не давайте никому уйти через окна и черный ход. Пленных не брать, кроме халдеев и девок. Вопросы есть? Нет вопросов? Расчеты щитов, на телеги и поехали.

Нас остановили ровно напротив конторы Попова по улице Лиговской, дом двести пятьдесят три. Как в плохом вестерне, на середину проезжей части встал, широко расставив ноги молодой парень с цигаркой в зубах.

— Ша, православные, приехали!

— Что везем? — второй, с семечками в широкой горсти, лениво подошел сбоку и откинул рогожу, накрывающую пулемет «максим». Остальное происходило в почти полной тишине. Бывшие солдаты, перестав изображать испуганных обывателей, в одно мгновение сбили представителей криминальной молодежи на мостовую, двумя десятками ударов тяжелых юфтевых сапог привели их в полное расстройство здоровья, после чего, вытащив из голенищ сапог ножики и старый револьвер непонятной марки из-за пазухи того, что баловался табаком, оттащили два изломанных тела в сторонку, чтобы не мешались.

Я осторожно согнулся- разогнулся, после чего подошел к двери, над которой висела вывеска «Ломовой извоз, легковой извоз», достал браунинг и встал за пригнувшимся щитоносцем. Слева, тяжело дыша, пригнувшись замер третий штурмовой взвод, блестя широкими штыками коротеньких японских карабинов.

— Пошли!

Дверь от удара щита с грохотом распахнулась, и мы оказались в помещении, где за нескольким столами, уставленными тарелками с закуской и бутылскми, сидел десяток мужчин брутального вида и несколько размалеванных девок.

— Вечер в хату! Руки верх, милиция! — после чего я начал стрелять, так как мое приветствие было дружно проигнорировано. Девки с визгом полезли под стол, видимо, опытные, а мужики, напротив вскочили,