– Вы нас извините, товарищ вице-адмирал, мы с генералом Рокоссовским сугубо сухопутные люди, и нам не совсем понятно, зачем нужно было устанавливать мины перед Севастополем? – Мехлис говорил совершенно не свойственным ему мягким голосом, что пробуждало в душе у Филиппа Сергеевича сильную дрожь в ожидании нехороших последствий.

– Чтобы не дать возможность флоту противника внезапно атаковать Севастополь и нанести урон стоящему на рейде флоту. Ведь это так просто, товарищи! – голос адмирала взывал к разуму и логике допрашивавших его людей, но они оказались глухи к нему.

– Не дать возможность вражескому флоту атаковать Севастополь – это ясно. Не ясно, какому флоту? – задал вопрос Мехлис, который не был таким наивным и простым, как могло показаться.

– Я вас совершенно не понимаю, что значит какому флоту. Вражескому, вражескому флоту! – с чувством обреченного на смерть человека упорствовал адмирал.

– Нам с товарищем Мехлисом непонятно, о флоте какого государства идет речь, – вступил в беседу Рокоссовский.

– Немецкий флот находится в Бресте, Гамбурге и Киркенесе, и вход в Средиземное море ему блокирует английский флот в Атлантике. Итальянский флот полностью блокирован в своих портах кораблями александрийской эскадрой англичан, и его прорыв в Черное море вряд ли возможен. К тому же Турция, согласно договору о Проливах, обязана закрыть их для всех военных кораблей на время военных действий. Из воюющих с нами государств остаются Болгария и Румыния, но у них нет большого количества кораблей, без которых нападение на Севастополь – откровенная авантюра.

Чисто теоретически остаются флоты самой Турции, Франции и Великобритании, но и тут маленькая неувязка. Турция – нейтральная страна и в боевых действиях участия принять не может. Французский флот большей частью уничтожен англичанами либо захвачен немцами и как боевая единица равен нулю. Остаются англичане, но они наши союзники, и их нынешнее положение вряд ли позволит им вести активные боевые действия в Черном море. Вот нам и не понятна государственная принадлежность вражеского флота, – проявил убийственную осведомленность Рокоссовский, наводя адмирала на неприятные размышления «кто?».

– Мины были установлены перед Севастополем на случай внезапного прорыва через проливы кораблей итальянского флота, – выдавил из себя Октябрьский.

– Хорошо, – согласился с ним Рокоссовский, – в сорок первом году была одна обстановка, сейчас совершенно другая. Максимум, что могут перебросить немцы и итальянцы в Черное море, это торпедные катера, быстроходные баржи и прочую мелочь, а это совсем другое, согласитесь.

– Что вы хотите этим сказать? – насторожился адмирал, хотя в глубине души уже все прекрасно понял.

– В связи с отсутствием прямой угрозы Севастополю и наличием угрозы подрыва наших транспортных кораблей на минах нужно очистить от мин подступы к городу. Не полностью, конечно, но существенно расширить зону свободного плавания.

– Это невозможно, товарищ командующий! Это откроет дорогу вражескому флоту в Севастополь, – начал было адмирал, но Мехлис решительно оборвал его:

– В отношении вражеского флота мы уже все выяснили, и возвращаться к этому вопросу не будем. Мины следует убрать как можно скорее, чтобы не затруднять прохождение в гавань Севастополя кораблей и не делать их легкой добычей вражеской авиации.

– Без согласия с наркомом Кузнецовым я не могу сделать этого!

– Согласно распоряжению Ставки Черноморский флот подчинен Крымскому фронту и, значит, обязан выполнять приказы Военного совета фронта. Мы с генерал-лейтенантом Рокоссовским считаем необходимым убрать мины, чтобы впредь на них не подрывались наши корабли с грузом для Севастополя. Вам все ясно, товарищ Октябрьский?

– Вы превышаете делегированные вам Ставкой полномочия. Минные поля нельзя убирать!

– Товарищ Октябрьский, ни я, ни армейский комиссар первого ранга товарищ Мехлис не услышали от вас убедительных аргументов, согласно которым минные поля нужно оставить в их прежнем положении. То, что вы не согласны с нашим решением, это ваше право. Согласно воинскому уставу вы вправе обжаловать приказ перед вышестоящим командованием, но перед этим должны его выполнить, – отчеканил Рокоссовский, – сейчас его отпечатают, мы подпишем и вручим вам к исполнению.

– Ясно, – угрюмо бросил адмирал, но его мучители не собирались прекращать экзекуцию.

– Военный совет фронта совершенно не устраивает то количество зенитных пулеметов, что вы устанавливаете на транспортах. Нужно не менее четырех установок вместо тех двух, что устанавливаете вы сейчас на них, – высказал свои претензии Мехлис.

– У нас нет больше пулеметов. Нет их, поймите.

– Нет есть. Сколько времени необходимо на переустановку зенитного пулемета с одного корабля на другой? От нескольких часов до одного дня, не так ли? – говорил посланец Сталина, заглядывая в свой походный блокнот.

– Да, в зависимости от установки, – признал Октябрьский.

– Все верно, – радостно подтвердил Мехлис. – На одном только крейсере «Красный Кавказ», что сейчас проходит ремонт, не меньше сорока четырех зенитных пушек и пулеметов, а если к этому присовокупить находящиеся в ремонте эсминцы и прочие корабли, то их число перевалит за сто. Военный совет фронта приказывает временно изъять их с кораблей и установить на транспорты и сопровождающие их корабли. На это вы получите соответствующий приказ отдельно. Подождите в приемной.

Униженный и оскорбленный адмирал, понуро повесив голову, покинул кабинет, а невольный дуумвират принялся обсуждать иные цели и задачи. После Октябрьского Рокоссовский затребовал к себе майора Зиньковича, давно сидящего в приемной. К нему были свои претензии и предложения.

– Что с разведывательно-диверсионным отрядом, подготовили? – напомнил майору Мехлис недавний разговор.

– Да, товарищ заместитель наркома. Двенадцать человек – все морские пехотинцы с боевым опытом, командир – старший лейтенант Ножин. Сейчас занимаются изучением основ подрывного дела и проведения диверсий.

– Диверсии – это хорошо, но нам гораздо важнее иметь свои глаза и уши по ту сторону фронта, в тылу у немцев. В первую очередь нам нужно знать месторасположение аэродромов и топливных складов противника.

– А как же осадные орудия крупного калибра, или задача отряду меняется? – удивился майор.

– В первую очередь аэродромы и их топливные склады, склады в особенности, – пояснил Рокоссовский, – а потом уже осадные гаубицы, мортиры и артиллерийские склады, их обслуживающие. Может случиться так, что топливные склады будут важнее, чем эти орудия.

– Разрешите узнать, почему произошли такие изменения, товарищ командующий. Изменились обстоятельства? – уточнил Зинькович.

– Да, изменились. По мнению нашего главного артиллериста генерала Казакова, все эти огромные пушки могут оказаться не той величиной, которой кажутся. Как говорится, большая фигура, но дура. «Лаптежники» и «юнкерсы» могут быть гораздо опаснее, чем все эти «Одины» и «Торы», вместе взятые, – честно признался майору Рокоссовский.