не зубры, а так, «зубрята», но надо же им где-то тренироваться? Вот и подходящий для этого случай. А то ведь надо будет кому-то и линию Маннергейма в руины превращать. Кому, как не им?

А по поводу того, что мы знали, о чём сообщал Орлов в центр? Он использовал систему шифрования через книгу, это весьма надежный способ, если только не знать первоисточник, которая становится ключом к разгадке шифра. Увы… не самый надежный способ, на самом-то деле. Достаточно вычислить эту книгу. Ну, а мы это сделать смогли. И только лишь потому, что мне этот орёлик почему-то не понравился с самого начала[4]. Вот только не давала спокойствия одна мысль: сейчас вся переписка Орлова с центром идёт через нашего радиста. А неужели те, кто его сюда отправил не озаботились о резервном канале связи? Не может такого быть. Тут явно хорошо подготовленная подстава, вопрос только в том: играют ли нашего Лейбу Лейзеровича втёмную, или он вполне себе осознанный предатель и вредитель?

— Что делать будем? — поинтересовался Дуглас.

— Надо срочно отправить в центр сообщение о подрывной деятельности нашего орёлика. А там посмотрим. Но… если центр подтвердит решение об устранении Нина, я остановлю эту операцию своими полномочиями.

Надо сказать, что мандат, выданный вождём, позволял мне это сделать. Конечно, за это надо будет ответить, но ответ буду держать перед Сталиным, а не какими-то мелкими шавками из НКВД. Поэтому пришлось садиться за аналитику и писать донесение «наверх». Вот не люблю я этого дела — писанины. Я, в прошлой своей жизни, выбирал такую работу, в которой надо было или меньше писать, или можно было бумажки сбросить на чьи-нибудь плечи, а самому этим не заниматься. Но тут, в ЭТОЙ реальности, мне стало казаться, что работа разведчика — это сплошной поток бумаг и всяких там справок, отписок и прочей бумажной ерунды. Жутко раздражает, если честно. Но, с другой стороны, понимаю, что большая часть из них необходима. И всё равно раздражает… Характер-то не перепрешь…

Мы с Дугласом и Лимонником расположились на улочке, по которой обязательно должен был пройти траурный кортеж. Столик на тротуаре, неспешный разговор. Прохладные напитки и кофе, который лучше всего в эту жару спасает от раскаленных мыслей. И вот оно… ударила по ушам траурная музыка. Из-за поворота показался артиллерийский лафет, на котором установили закрытый гроб, судя по фотографии, первым везли генерала Ягуэ, а уже за ним, буквально через пару минут показался еще один лафет с телом генерала Франко. За лафетами несли награды усопших, по бокам шел почетный скорбный караул (у всех солдат и офицеров на рукавах траурные ленты). Оружие обнажено. Последний поход. Как и все, встаем и застываем в почтительном молчании. А что, отдать минуту почтения врагу, причём сильному и достойному — это тоже часть нашей работы. Кроме того, что это своеобразная точка. Всё! Работа сделана, акт можно подписывать, актированный точно отправился в небытие. А вот и военный оркестр прошествовал, выдуваю скрипучие ноты похоронного марша. Боже ж мой! Какой у них тут этот марш противный! Звучит, как вой ста тысяч кошек в мартовские ночи. Не могли взять оркестр получше?

Но вот потянулись родственники и боевые соратники. А вот и конец скорбного шествия. Всё! Можно расслабиться.

— Земля им всем стекловатой! — произношу тост.

— За успех нашего скромного дела! — подхватывает Дуглас.

А Лимонник скромно опрокидывает стопку коньяка внутрь себя, поддерживая наше легкое торжество. А что? Поработали все. И хорошо поработали, не будь я Кольцовым!

[1] Звание Героя Советского Союза ввели как высшую награду страну 16 апреля 1934 года. А вот вручать Золотую Звезду как знак отличия ввели только 1 августа 1939 года.

[2] Действительно, не сходится. Александр Михайлович Орлов действительно в тридцать восьмом перебежал в США, выдавал себя за генерала, которым не являлся (звание в системе НКВД майор госбезопасности, что соответствовало званию полковник). Проживал в США под именем Лев Лазаревич Никольский.

[3] Цитата из В. Высоцкого

[4] Вообще-то в бегстве Орлова было много непонятного, так сказать, белых пятен. Во-первых, он стал невозвращенцем, испугавшись отзыва в Москву, хотя, по свидетельству Ежова, никто его арестовывать не собирался. Во-вторых, он многое рассказал своим кураторам в США, но при этом не выдал агентуру, к которой имел непосредственное касательство, в том числе Кима Филби и его группу. Более того, утверждал, что вообще не выдал никого, а показания про агентов НКВД давал весьма расплывчатые. Но при этом выдал методы работы своей организации, написал разоблачения режима Сталина, где умело смешивал вымысел с фактами. Интересно, что ему предлагали в шестидесятых-семидесятых годах вернуться в СССР, утверждая, что считают его не предателем Родины, а невозвращенцем. Но Орлов от этого отказался.

Глава семнадцатая

Преступление и наказание

Глава семнадцатая

Преступление и наказание

Мадрид

25 декабря 1935 года

— Мигель, что делать будем?

— Срать очень мелким гавном! — другого ответа на вопрос Дугласа у меня в тот момент не было.

Знаете, если у тебя чуйка вопит, надо к ней прислушиваться! А я тут опять забыл это золотое правило, и не только для попаданца — вообще по жизни. Ведь думал я о том, что Орлов может иметь запасные каналы связи кроме моих? Это же прописные истины для полевого агента — ни в коем случае не надеяться на единственный канал. И иметь в запасе несколько резервных вариантов. Вот по такому каналу и получил Орлов добро на акцию по устранению Андреу Нина. И даже провёл эту операцию. Причём грубо, топорно, бездарно. Во-первых, он нанял отморозков, с которыми даже фалангисты побрезговали бы связываться. Во-вторых, эти ушлёпки не смогли сработать чисто, может быть, это и хорошо. В любом случае, Нина выжил, хотя и находится в военном госпитале. И состояние у него — тяжелое. Ничего более пока что не известно. В-третьих, они даже уйти не смогли по-человечески: из группы террористов полиция по горячим следам смогла взять двоих криворуких исполнителей, и выйти на всю банду было делом техники и времени. И, существовала очень большая вероятность