Явно не готовая к такому повороту событий команда чего-то там промычала вразнобой.

А потом командующий всех их наказал месяцем без берега и каждодневными репетициями «Здра-а-аа!»…

Больше его никто не прикалывал.

Как-то авиация должна была стрелять по морским целям. Выделили им старый дырявый тральщик «ТР-225». Катерок отбарабашил его в район стрельб и оставил в квадрате, а сам пристроился для обеспечения не очень далеко, в пределах видимости, и лег в дрейф. Пока он лежал, его течением отнесло незаметненько на две мили и подтащило к границам того самого квадрата, где и должны были проистекать боевые действия с авиацией. И имел тот катерок, как на грех, тот же боевой номер, что и у тральщика – 225.

Авиаторы заходили на цель боевыми тройками.

Первая же тройка продырявила старый тральщик с ходу, и до подлета следующей тройки он тихонечно утонул. Так что следующие заходили уже на катер. Как потом нам всем объяснили, по нему стреляли асы.

Из тридцати выпущенных снарядов десять угодили в цель.

Нашим асам сверху все равно же – тральщик или катер – лишь бы номер был виден. А номера у них совпадали, как уже говорилось.

С первого же захода они снесли ему стойку мачты, прихлопнув командира и двух сигнальщиков.

Командир – вся голова в осколках – и один сигнальщик умерли на месте, второй двое суток еще жил. В госпитале скончался, весь перебинтованный.

И главное, телеграммой вызвали матерей этих парней, да перепутали, и той матери, у которой сын еще был жив, дали телеграмму, что он умер, а той, что умер, дали, что жив, а поскольку ни того ни другого узнать было невозможно, то матери сидели рядом, оплакивали, а потом и хоронили не своих сыновей.

Потом только разобрались.

У нас такое бывает. Я сам отвозил одного узбека. Ехать было почти три тысячи километров. Кто придумал везти его туда на машине, я не знаю. Деньги, наверное, экономили. Груз двести. Они его в цинковый гроб запаяли, а гроб (чтоб они все попередохли) сделали такой маленький, что он в него не поместился. Так они ему ноги сломали и подвернули под себя. Это я потом все узнал. От тряски гроб распаялся, и такая из него вонища поперла, что я в кабину удрал, а двум бойцам, которые со мной тот гроб сопровождали, я на каждой остановке бутылку водки покупал. Так и ехали незнамо сколько. Приехали в село. Стали сгружать – гроб упал, шов пайки еще более разошелся, и из-под крышки опарыши посыпались. Я стою рядом, неудобно же, давлю их ногой, а тут еще мать заставила гроб открыть, а он там с подломленными ногами. Такой вой поднялся! На нас вся деревня пошла, чуть не убили, трясли, как грушу. Спасибо военкому – спас. Он им закричал что-то по-местному, они нас и оставили в покое.

Мне кажется, Саня, смерть, она до того простая штука, что просто удивительно. Придет и по плечу тебя похлопает. Главное, заранее чтоб ничего не чувствовать. А то командир того катера, что авиаторы разбубухали, за неделю ее почуял. По бригаде белый ходил. Лица на нем не было. Не в себе был. Ерунду какую-то нес. Все о ней, о смерти. Никто не понимал, что он такое бормочет. Очень не хотел в море идти. Жена у него осталась беременная. На шестом месяце.

Твой Вадим.

Мы тоже называли «системой» наше Калининградское ВВМУ. Имени какого-нибудь героя революции у него не было, и потому мы называли его «имени Папы Карло». Потому что все «своимы рукамы», как говорил наш незабвенный начальник Герой Советского Союза вице-адмирал Пилипенко В. С., прославившийся тем, что во время Великой Отечественной на Черноморском флоте на свой торпедный катер он установил реактивную установку с «Катюши», после чего и дал немцам просраться.

Еще достопримечательность училища – электронные часы (большая редкость в те годы) на башне учебного корпуса у центрального входа. Они каждый час орали на весь Советский проспект и прилегающие аллеи мелодию песни «Ты – моряк красивый сам собою, тебе «отродье» двадцать лет…»

А какие у нас были картины по периметру плаца! Эти картины рисовали курсанты-художники во время сессии, и за это оценки им выставляли автоматом.

Картина рисовалась сначала на листе ватмана, затем по квадратам ее увеличивали раз в сто, а может, и в двести. Естественно, на военно-морскую тематику.

Краску наносили методом полива из ведра и размазывали валиками и кистями по щитам из гладкого шифера. Таких картин при нас было три (по одной с каждого факультета).

Еще у нас были фонтаны и дикие животные. Был медведь в клетке возле столовой. Каждый норовил проверить его (а может, свою) реакцию. Мишка вроде и увалень, но кому-то просунутый сквозь прутья ботинок прокусил вместе с пальцами, после чего его увезли в местный зоопарк.

А оттуда привезли ламу. С бельмом на глазу и всю обтрепанную.

Для нее, а также для косуль, которые бродили по училищу, как козы, построили здоровенный загон с домиками. А загон потому, что как-то ночью, часа в три, дежурный взвод возвращался с чистки картошки в роту и видят – две собаки не местные: большая и поменьше. Пригляделись – волки. И ну за ними – толпой-то не страшно. Волки оказались проворнее. А наутро нашли двух косуль с перерезанными глотками. Решили, что это волчица приводила волчонка на стажировку. Это в центре-то города! А еще у нас лебеди жили на водоеме с маяком «Малый Меккер».

Меккер – преподаватель кафедры кораблевождения. Под его руководством строился этот маяк, за что он получил звание капитана третьего ранга. Второго ранга ему дали после сдачи маяка «Большой Меккер» возле курсантского кафе «Океан», которое строил «своимы рукамы» весь наш факультет.

Лебеди не улетали. Только разгонялись над водой пруда. Когда у лебедей появлялись птенцы, то на пруду выставлялась вахта в виде мичмана с мелкашкой, так как ондатры (или норки) с удовольствием жрали этих птенцов. Ну, мичман и должен был их защищать. И защищал. А куда денешься, если вздрючат за каждого пропавшего детеныша, потому что их передавали при смене по описи. Виктор.

Как корова на флот попала

Жила-была корова.

Хорошо жила: стойло теплое, корма, хоть и грубые, но сочные и дойка всего два раза в день.

Но, поскольку все мы желаем жить лучше, полнее и интереснее, захотела и корова попасть на военно-морской флот. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Много пришлось корове на этом пути претерпеть от жизни и от людей всяких, но корова попалась настырная: «Хочу, и все!» – а настырным, как известно, всегда везет.

Мечта ее, в конце концов, осуществилась, и стала корова флотской – попала в ВМФ.

Но не успела она в ВМФ попасть, как принялись ее доить. Ее даже в стойло не поставили – ремонтировалось в те времена стойло, заделывались в нем отдельные дыры – а доить принялись.

– Так я же не готова! – промычала корова.

– Быть того не может! – объяснили ей. – У нас на флоте все и ко всему готовы!