— Немудрено, что вы тут в трупорезах застряли, больше-то вы ни на что не годитесь, ничего не можете. Отовсюду выгнали, наверное, за пьянку или за то, что больных угробили, а сюда взяли, чтобы чужие грешки прикрывать. Да еще деньги на этом зарабатывать. Думаете, я не понимаю, почему вы их всех покрываете? Думаете, я поверю, что за красивые глаза? Да вы с них деньги за это берете! Признайтесь, сколько вам наш участковый педиатр сунула на карман, чтобы вы ее отмазали и от тюрьмы спасли? Ну? Сколько? Пять тысяч? Десять? А может, двадцать? Или вы за бутылку работаете, как настоящий алкаш?

«Прости ее, — слабо билась вялая мысль, — прости, пойми ее и не огрызайся, пусть выговорится. Но до чего же больно, когда тебя обвиняют несправедливо! Никто не знает и не хочет знать, сколько труда нужно приложить, чтобы работать там, где я работаю, сколько книг нужно прочитать, сколько знаний усвоить, сколько всего нужно уметь! И никто не знает, сколько здоровья тратится и губится на этой неблагодарной работе, сколько болезней обрушивается на экспертов, работающих в тяжелейших и вредных условиях. Один только морг чего стоит! И дело даже не в трупах, смертях и крови, хотя и в них тоже, дело в химикатах, которые там применяются в огромных количествах и буквально убивают работающих в моргах людей. А работа с микроскопом? Мы слепнем раньше времени, у нас у всех полный набор болезней, связанных с сидячей работой в одной и той же позе: варикоз, межпозвоночные грыжи, люмбаго, ишиас, мигрени — да всего не перечислишь. И не пожалуешься никому: сам профессию выбирал. И разве я виноват, что внешне произвожу впечатление пьяного? Такие симптомы… Может, попробовать объяснить ей, что у меня… Нет, ни за то. Получится, что я оправдываюсь. Значит, признаю свою вину и пытаюсь отбрехаться, наврать что-то. Она мне все равно не поверит, потому что ей нужен враг. И почему я должен оправдываться? В чем? В чем я виноват? Унизительно. Не буду. Пусть кричит. Лучше я потерплю. Прощу ее и потерплю. Я сильный. Я справлюсь. Если не сдохну прямо здесь и сейчас…»

— Молчите?! Стыдно?! Значит, нечего ответить! Выходит, я права, во всем права, вы даже возразить ничего не можете! Будьте вы прокляты! Чтоб вы сдохли вместе со своими педиатрами! Никогда вас не прощу!

Она выскочила из кабинета, хлопнув дверью.

«У меня транзиторная ишемическая атака, — всплыла холодная и четкая мысль. — Допрыгался. Надо срочно что-то делать, пока сознание не потерял».

Сергей потянулся к телефону и набрал номер приемной Двояка.

— Света, у кого-нибудь в Бюро есть магнезия?

Светлана медиком не была, но видела полчаса назад, как плохо выглядел Саблин, поэтому выводы сделала правильные и лишних вопросов задавать не стала. Она, собственно говоря, и магнезию искать не стала, понимала, что может упустить время. Она просто вызвала «Скорую».

Врачи приехали, приступ начал сглаживаться, Саблин от госпитализации отказался и испытал облегчение: значит, он все-таки еще достаточно здоров, и до по-настоящему опасных проявлений — до инсульта — дело пока не дошло. Он вспомнил позорный эпизод тех времен, когда был интерном и принял симптомы инсульта за признаки транзиторной ишемической атаки. «Вот и догнал меня мой ошибочный диагноз», — подумал он.

Он взял больничный, три дня спал и гулял, и молодой организм восстановился довольно неплохо. А вот душа продолжала неприятно ныть. Сергей Саблин постоянно вспоминал сцену с матерью Миши Демина и понимал, что никогда в жизни ему не было так больно и обидно.

* * *

Как же я люблю толпу! В ней всегда можно затеряться, можно остаться анонимным и невидимым, и при этом видеть всех. Толпа — это самая благодатная среда для того, чтобы выбрать объект и осуществить задуманное. Здесь множество самых разных людей, и выбор поистине огромен.

Я свой выбор сделал. Вот этот человек, на которого все смотрят восхищенными глазами и буквально в рот заглядывают. Мне удалось протиснуться поближе и послушать. Умен, ничего не скажешь. Много знает. Много повидал. Много поездил в своей жизни, набрался впечатлений и сделал из них неординарные выводы. Хорошо рассказывает, заслушаться можно. Обаятелен, глаза сверкают, улыбка во все тридцать два зубы. Дамы млеют, мужики завидуют. У него, оказывается, есть хобби: помимо основной профессии, в которой он, судя по всему, очень и очень успешен, он еще и «баранятник». Это слово я слышу впервые, сразу делаю «ушки на макушке» и пытаюсь уловить суть. «Баранятники» — это охотники на горных баранов. Охотники-одиночки, которые по полгода готовятся к охоте, уезжают в горы, везут с собой немыслимо тяжелый груз, в том числе и специальные приборы дальнего видения. Весь этот груз они таскают по горам на себе. Сутками ждут, выслеживая жертву, которая появляется на огромном расстоянии вдалеке. И с этого расстояния ее нужно убить.

Как это похоже на меня! Я сразу понял, что должен разрушить именно этот мир. И потом прийти на похороны и смотреть на всех тех, кто будет прощаться. Эти люди — часть мира, который я разрушил и который вместе с гробом рухнет в глубокую могилу. Я уже предвкушаю наслаждение, которое накроет меня с головой в этот сладостный момент.

У меня с собой вещество — моя новая разработка, мое орудие. Я его несколько раз испытал на животных и остался доволен результатом. Правда, не уверен, что правильно рассчитал дозировку для человека. Ну что ж, вот сегодня и попробую. Это будет моя первая попытка подойти к главному. Раньше были только животные, да пару раз — вокзальные бомжи для разминки и тренировки. Но бомжи не в счет, у них нет мира, который интересно разрушать. Просто мясо для проверки действия вещества.

А вот сегодня, наконец, я испытаю то, к чему давно стремился.

Толпа — замечательная среда для незаметного приближения к объекту. Легкое, отработанное часами тренировок движение пальцами — и вещество в бокале. Теперь только ждать.

Расчетное время — пятнадцать минут. Смотрю на часы, считают секунды. Пятнадцать минут проходит — и ничего, он по-прежнему улыбается и что-то громко рассказывает.

Двадцать минут — ничего. А ведь бокал уже пуст. Что-то пошло не так.

Двадцать пять минут — улыбка на его красивом лице становится какой-то натужной, он бледнеет, со стороны заметно, что у него начинает кружиться голова и появляется подташнивание. Началось.

Через сорок минут он уже лежит на полу, вокруг него суетятся какие-то люди, еще через пятнадцать минут появляется «Скорая». Что-то больно быстро, я на такое не закладывался. Обычно время прибытия — не меньше получаса, машин на дорогах много, быстрее просто не проедешь. Похоже, я не учел время суток: поздний вечер, дороги свободны. Ну что ж, вот и еще одна деталь в мою копилку того, что необходимо предусмотреть заранее. Дальше я буду действовать только днем или в «час пик».

Его увезли живым. Я буду ждать, когда общие знакомые с ужасом и горечью сообщат мне, когда и куда прибывать для прощания и похорон.

Я обязательно приду.

В феврале морозы в Северогорске стояли лютые, и Саблину, как и на протяжении двух предыдущих зим, прожитых на Крайнем Севере, все время хотелось лечь в постель, и укрыться потеплее, вытянуть ноги и лежать, и уж ни в коем случае не выходить на улицу. А если добавить к этому, что зима в северных широтах — не просто холода, но еще и полярная ночь, когда дневного света почти совсем нет, то понятно, что ему хотелось не только лежать в постели, но и спать. Чем крепче и дольше — тем лучше.