– Кто это был? – спросила Софья Павловна мужа, когда он возвратился в гостиную. – Не убийца ли приезжал?

– Нет, его напарник, Звягин. Ночью, как вор приехал, взятку совал, чтобы я родную дочь предал. Шакалы, до чего додумались. Для них нет ничего святого, считают, что все продается и покупается, – возмутился он.

Потом обратил свой взор к жене: – Меня беспокоит мысль, что убийца может избежать наказания.

– Но ведь факты против него, – недоумевала она. – Был пьяным за рулем, превысил скорость, а потом еще и пытался скрыться…

– Хотя факты и упрямая вещь, но нынче научились ими ловко манипулировать в зависимости от того, кого они касаются, а не от обстоятельств дела, – ответил Азарцев. – Зимин мне сказал, что Игорь, как лицо заинтересованное, не может быть объективен. Им движет обида, месть за гибель невесты.

– Есть же второй свидетель, Ивченко?

– Я вчера позвонил ему в Иркутск. Спросил, подтвердит ли он свои первоначальные показания в суде? Он сослался на то, что болен и не желает связываться с милицией и этими «крутыми отморозками». Так и сказал. Похоже, что уголовное дело разваливается на глазах.

– А если жалобу министру или прокурору написать, – робко посоветовала жена.

– Пустое дело, – безнадежно махнул он рукой. – Необходимы другие действия, чтобы злодей не остался безнаказанным, чтобы кровь нашей дочери была отмщена.

– Дима, что ты задумал? – насторожилась Софья Павловна, но ее вопрос остался безответным.

Они долго молчали, прислушиваясь к тишине. «Господи, сохрани его от искушения, дай здоровье его телу и ясность уму», – подумала она, незаметно осенила его крестом и пожелала:

– Спокойной ночи, Дима.

– Спокойной ночи, Соня, – ответил он, понимая, что и эта ночь как и прошедшие, не принесет успокоения.

13

Они шли по пустынном берегу моря – отец и дочь. А вокруг ни одной живой души. Азарцев удивился этому странному обстоятельству, ведь середина жаркого лета, а на пляже, на золотистом песке – никого, у самых ног плещется лазурная волна.

Отец с радостью ощущает в своей руке теплую ладонь дочери. Она в белом, прозрачном платье, на хрупкие плечи струятся нити каштановых волос. Тонкая талия обвита поясом. Дмитрий Алексеевич с надеждой всматривался в черты родного лица: злато-карие глаза, длинные ресницы, аккуратный носик и губы с легким налетом перламутра.

«Глаза у дочери, действительно, мои, да и характер, умница Дашенька, – с гордостью думает он. – Станет инженером-программистом, выйдет замуж, появятся детишки, внуки и внучки.. Будет нам с Соней на старости лет утешение».

– Пап, я хочу купаться, – произносит она.

– Вода холодная, ты простудишься и заболеешь, – отвечает он, не выпускал ее теплой руки.

– Пап, но ведь сейчас лето, мне жарко.

– Ты намочишь платье, – не соглашается он и с ужасом чувствует, как ее маленькая ладонь выскальзывает из его руки. Пытается сжать пальцы, но они не слушаются, словно одеревенели. Видит, как дочь входит в воду по колени, по пояс, по грудь…

– Даша, доченька, вернись! – зовет он и понимает, что она его не слышит. Вдруг издалека с рокотом накатывает огромная волна.

– Па-па-а, папочка! Спаси меня-я! – ворвался в его сознание отчаянный крик дочери. Морской вал обрушился на девушку, и когда волна отступила, он увидел на песке лишь белое оплетенное зелеными водорослями платье. Поднял его и с ужасом заметил, как струи алой крови стекают с ткани на его пальцы, впитываются во влажный песок…

– Даша-а, Дашень-ка-а, – прошептал он побелевшими губами и, охваченный ужасом, проснулся.

Во всем теле ощутил озноб и слабость, лоб покрылся холодной испариной. После гибели дочь каждую ночь приходила к отцу, обнимала теплыми руками. Они радовались общению, а затем дочь вдруг неожиданно исчезала: то, оступившись, срывалась со скалы в пропасть, то попадала в адскую машину со стальными жерновами…

В последний миг до Азарцева доносился ее отчаянный зов о помощи: «Папа, спаси меня!» И всякий раз он не успевал придти на помощь, с горечью осознавая свое бессилие и фатальную трагичность ситуации.

Он вышел из дома во двор. Небо над головой было усыпано чистыми, словно вымытыми росой, звездами. По всем приметам день обещался солнечным и тихим на радость тем, кто спозаранку облюбовал пляжи. Он прошел в глубину двора, к сараю. Заслышав его шаги, из конуры вылез Джек и доверчиво, умными глазами поглядел на хозяина.

– И тебе не спится, – потрепал он пса по темно-бурому загривку. – Осиротели мы с тобой, осиротели…

Дмитрий Алексеевич возвратился в гостиную и долго сидел без движения, охватив руками голову. «Зачем я привез жену и Дашу в это приморский поселок, ведь здесь ей была уготована смерть? – сверлила его сознание вина. – Знать бы заранее, что так произойдет, никакая бы сила меня сюда не завлекла». Решение в его сознании созрело окончательное и твердое.

В гостиную вошла Софья Павловна, печально взглянула на мужа, встретилась с его потухшим взглядом и спросила участливо:

– Тебе нездоровится?

– Не волнуйся, родная, – ответил он и, помедлив, сообщил. – Я пойду в ГАИ к следователю. Узнаю, что они там замыслили с Чадухом. Что-то вроде очной ставки?

– Не ходил бы ты, Дима. Никакого проку то от этих походов, одно расстройство, – попыталась она отговорить.

– Нет, я так решил.

–Ты уж с ними там не ругайся, – посоветовала она. – Плетью обуха не перешибешь, а только себе навредишь. Пусть их Господь покарает.

– Знаю, что плеть не годится, слабый аргумент, – вторил ей Азарцев. – Я не привык прогибаться. Пришел к выводу, что в этой земной жизни много несправедливости, общество несовершенно, а законы написаны для коррупционеров и жуликов. Каждый вынужден отстаивать правду самостоятельно, третьего – не дано. Я добьюсь, чего бы это мне не стоило, цели – убийца нашей Дашеньки будет наказан и никто его не отмажет.

– Дима, у нас для этого нет ни денег, ни связей в прокуратуре. Не рви свое сердце, может злодея Бог накажет? – произнесла она.

– Нет, не верю я в кару небесную. Долго придется ждать, жизни не хватит. У меня для него будет свой трибунал и приговор.

– Сейчас все решают большие деньги, валюта. За доллары он легко откупиться.

– От моего наказания не откупится. Он уже пытался, но получил от ворот поворот. За кровь любимой дочери – только мщение.

– Что ты задумал? – встревожилась она.

– Потом узнаешь.

– Не хочу, чтобы за убийцу тебя посадили за решетку.

– Позора я не допущу, ничем не запятнаю нашу честь, – твердо сказал он.

– Дима, не связывайся ты с ним, – испугалась она. – Сейчас никому правду не докажешь, жестокое время для честных людей.