— Пульс учащенный — сто двадцать, сто тридцать. Он дышит.

— Хорошо. Значит, дыхание есть.

— Мы только что подключили ЭКГ. — Эмма взглянула на монитор, на сердечный ритм на экране. — Синусовая тахикардия, пульс сто двадцать четыре. Периодическая асистолия желудочков.

— Я вижу это на биотелеметрии.

— Измеряю давление… — Она накачала манжет и, слушая плечевой пульс, медленно выпустила воздух из манжеты. — Девяносто пять на шестьдесят. Незначительно…

Удар застал ее врасплох. Она издала резкий крик боли, когда Кеничи наотмашь ударил ее по лицу. Толчок отбросил ее на другой конец модуля, Эмма натолкнулась на противоположную стену.

— Эмма! — позвал Джек. — Эмма!

Она ошеломленно дотронулась до разбитой губы.

— У тебя кровь! — заметил Николай.

— Что, черт возьми, у вас происходит? — отчаянно кричал Джек ей в наушник.

— Со мной все в порядке, — пробормотала она. И раздраженно повторила: — Джек, со мной все в порядке. Не переживай.

Но голова все еще гудела от удара. Николай привязывал Кеничи к койке, а Эмма ждала, когда пройдет головокружение. И поэтому сначала не слышала, что сказал Николай.

Затем заметила его недоуменный взгляд.

— Посмотрите на его живот, — прошептал Николай. — Посмотрите!

Эмма приблизилась к больному.

— Что за черт! — прошептала она.

— Эмма, не молчи, — произнес Джек. — Рассказывай, что происходит.

Она неотрывно смотрела на живот Кеничи, казалось, его кожа пульсирует, словно под ней что-то вскипает.

— Какое-то движение… у него под кожей…

— Что значит «движение»?

— Похоже на фасцикуляцию. Но она… движется по животу…

— Это не перистальтика?

— Нет, нет. Она движется вверх. Не по кишечному тракту.

Эмма замолчала. Пульсация вдруг прекратилась, и кожа на животе Кеничи снова стала гладкой.

«Фасцикуляция», — подумала она. Непроизвольные сокращения мышечных волокон. Это наиболее вероятное объяснение, но вот в чем проблема: фасцикуляция не может выглядеть как волнообразные перемещения.

Вдруг Кеничи открыл глаза и уставился на Эмму.

Кардиомонитор издал сигнал тревоги. Обернувшись, Эмма увидела, что линия электрокардиограммы мечется вверх-вниз по экрану.

— Желудочковая тахикардия! — крикнул Джек.

— Вижу, вижу!

Она включила дефибриллятор, затем пощупала пульс сонной артерии.

Вот он. Слабый, едва ощутимый.

Глаза Кеничи закатились, были видны лишь кроваво-красные склеры. Он все еще дышал.

Эмма смазала электроды дефибриллятора, приложила их к грудной клетке и дала разряд. Сто джоулей встряхнули тело Кеничи.

Его мышцы одновременно скрутил сильнейший спазм. Ноги принялись молотить по койке. Если бы не сдерживающие ремни, он бы метался по всему модулю.

— Желудочковая тахикардия продолжается! — воскликнула Эмма.

В модуль влетела Диана.

— Чем я могу помочь? — спросила она.

— Подготовьте лидокаин! — велела Эмма. — Ящик с пометкой CDK,[24]справа!

— Нашла.

— Он не дышит! — крикнул Николай.

Эмма схватила ручной респиратор и крикнула:

— Николай, придержи меня!

Он укрепил ноги на противоположной стене, подперши Эмму спиной, чтобы той было удобнее накладывать кислородную маску. Провести сердечно-легочную реанимацию непросто и на земле, а в условиях микрогравитации это просто кошмар: серия сложных акробатических трюков, постоянно уплывающее оборудование, спутывающиеся в воздухе трубки, выскальзывающие из рук шприцы, наполненные драгоценными препаратами. Даже надавить на грудь пациента и то сложно — вас может отбросить к противоположной стене. Экипаж практиковался в выполнении этих действий, но никакая тренировка не способна подготовить к беспорядочному движению людей в замкнутом пространстве, к лихорадочной попытке спасти умирающее сердце.

Закрыв рот и нос Кеничи маской, Эмма сжала грушу ручного респиратора, подавая кислород в легкие. Линия ЭКГ продолжала метаться по экрану.

— Ввожу внутривенно одну ампулу лидокаина, — объявила Диана.

— Николай, еще разряд! — крикнула Эмма.

Немного поколебавшись, космонавт потянулся за дефибриллятором, приложил его к грудной клетке Кеничи и пропустил разряд. На этот раз сердце Кеничи пронзили двести джоулей.

Эмма бросила взгляд на монитор.

— У него фибрилляция желудочков! Николай, начинай массаж сердца. Я буду интубировать!

Николай отпустил дефибриллятор, и тот уплыл прочь, покачивая проводами. Укрепив ноги на противоположной стене модуля, он собрался надавить ладонями на грудину Кеничи, но внезапно отдернул руки.

Эмма посмотрела на него.

— Что случилось?

— Грудная клетка. Посмотрите!

Кожа на груди Кеничи пульсировала и извивалась. Там, где с ней контактировали электроды дефибриллятора, образовались две выпуклые окружности, от которых расходились круги, как бывает, если бросить в воду камень.

— Асистолия! — раздался голос Джека у Эммы в наушниках. Николай продолжал потрясенно смотреть на грудную клетку пациента.

Эмма заняла место Николая, опершись о его спину. «Асистолия. Остановка сердца. Если не сделать массаж сердца, он умрет».

Эмма не чувствовала ничего необычного, никакого движения. Просто кожа, обтягивающая анатомические ориентиры грудины. «Фасцикуляция, — пронеслось у нее в голове. — Это она. Другого объяснения нет». Закрепившись, Эмма начала надавливать на грудь пациента; ее руки заменили сердце Кеничи, качая кровь к жизненно важным органам.

— Диана, ампулу эпинефрина внутривенно! — приказала Эмма. Диана впрыснула лекарство в капельницу.

Они посмотрели на монитор в безумной надежде увидеть там световое пятно.

— Вскрытие необходимо, — произнес Тодд Катлер.

Директор управления летных экипажей Гордон Оби бросил на него раздраженный взгляд. Некоторые из собравшихся в конференц-зале закивали в знак согласия, ведь Катлер констатировал очевидное. Конечно, вскрытие будет.

Более десятка людей собралось на это экстренное заседание. Меньше всего их заботило вскрытие. Оби беспокоили более насущные проблемы. Будучи человеком немногословным, он вдруг оказался в некомфортной ситуации: стоило появиться на публике, к нему тут же устремлялись репортеры с микрофонами. Начался мучительный процесс — все искали виноватого.