Упакованный в пластиковый мешок труп медленно вращался в сумраке станции. Окруженное хаосом из ненужного оборудования и запасных канистр с литием, тело Кеничи, словно пришедшая в негодность вещь, было спрятано в старой капсуле «Союз». Уже больше года «Союз» находился в нерабочем состоянии; экипаж станции использовал его рабочий отсек для хранения старого хлама. Пусть это казалось пренебрежительным по отношению к Кеничи, но экипаж был слишком потрясен его смертью. Астронавтам было бы морально тяжело постоянно видеть его труп, плавающий в одном из модулей, где они работают или спят.

Эмма обратилась к командиру Киттреджу и врачу О'Лири с шаттла «Дискавери»:

— Я герметично упаковала тело сразу после наступления смерти, — сообщила она. — С тех пор его не трогали. — Она замолчала и снова посмотрела на труп.

Саван из черного пластика был настолько просторным, что скрывал очертания человеческого тела.

— Вы оставили трубки? — спросил О'Лири.

— Да. Две капельницы, эндотрахеальную и назогастральную трубки.

Эмма оставила все, как было: она знала — патологоанатомы, проводящие вскрытие, требуют, чтобы на трупе ничего не трогали.

— Я передаю все гемокультуры и образцы, которые мы у него забирали. Все.

Киттредж мрачно кивнул.

— Ну, приступим.

Эмма отстегнула ремень и потянулась за телом. Оно казалось одеревеневшим и раздутым, словно ткани уже подверглись анаэробному разложению. Ей не хотелось думать о том, как Кеничи выглядит под слоем черного пластика.

Это была молчаливая процессия, мрачная, как похоронный кортеж, — астронавты двигались словно призраки, сопровождая тело по длинным переходам модулей. Киттредж и О'Лири плыли впереди, мягко направляя тело через люки. За ними следовали Джилл Хьюитт и Энди Мерсер. Все молчали. Корабль пристыковался полтора дня назад, Киттредж и его экипаж прибыли на станцию с улыбками и объятиями, свежими яблоками, лимонами и долгожданным экземпляром воскресной «Нью-Йорк таймс». Это была старая команда Эммы, люди, с которыми она целый год готовилась к полету, и она радовалась им, как родным. Теперь встреча завершилась, и на борт «Дискавери» нужно было переправить последний груз, который, словно призрак, приближался к стыковочному модулю.

Киттредж и О'Лири пронесли тело через люк и разместили на средней палубе «Дискавери». До посадки тело будет находиться здесь, в том месте, где спал и ел экипаж шаттла. О'Лири уложил труп на одну из горизонтальных спальных коек. До запуска эта койка была переналажена так, чтобы на ней можно было разместить тяжелобольного пациента. Теперь же она использовалась как временный гроб для трупа.

— Тело не помещается, — заметил О'Лири. — Похоже, оно слишком раздулось. Труп находился в жаре? — Он посмотрел на Эмму.

— Нет. В «Союзе» поддерживается стабильная температура.

— Так вот в чем дело, — догадалась Джилл. — Мешок застрял в вентиляционном проеме. — Она высвободила пластик. — Попробуй еще раз.

На этот раз тело уместилось. О'Лири закрыл панель так, чтобы никому не пришлось смотреть на ее содержимое.

Затем последовала грустная церемония прощания двух экипажей. Киттредж обнял Эмму и прошептал:

— В следующем полете, Уотсон, ты первая в моем списке.

Когда они разомкнули объятия, Эмма заплакала.

Все закончилось традиционным рукопожатием двух командиров — Киттреджа и Григгса. Эмма в последний раз взглянула на экипаж шаттла — родной экипаж, — помахала им на прощание, и люки закрылись. Еще двадцать четыре часа «Дискавери» будет пристыкован к МКС. Все это время экипаж будет отдыхать и готовиться к расстыковке, однако из-за герметично закрытых люков контактов между станцией и шаттлом уже не будет. Теперь экипажи снова находятся на двух разных космических кораблях, временно сомкнувшихся друг с другом, словно две стрекозы в брачном танце.

Пилот Джилл Хьюитт не могла заснуть.

Прежде она никогда не страдала бессонницей. Даже в ночь перед стартом ей удалось выспаться — она верила в то, что на следующий день удача не изменит ей. Джилл гордилась, что не пьет снотворное. Таблетки — средство для нервных девиц, которые сходят с ума от мрачных предчувствий. Для невротиков и тех, кто страдает от навязчивых мыслей. В свою бытность военно-морской летчицей Джилл не раз бывала на волосок от смерти. Она летала в Ирак, сажала подбитый реактивный самолет на раскачивающийся авианосец, катапультировалась над штормовым морем. Ей так часто удавалось обманывать смерть, считала Джилл, что та наверняка уже сдалась и убралась восвояси несолоно хлебавши. Так что по ночам Хьюитт спала хорошо.

Но сегодня сон не приходил. Все из-за трупа на борту.

Никто не хотел спать возле него. Хотя перегородка закрыта, а тела не видно, все чувствуют его присутствие. Рядом бродила смерть, ее тень присутствовала за ужином — экипаж даже прекратил свои обычные шутки. Смерть стала пятым членом их команды, пусть и нежеланным.

Словно избегая мертвого тела, Киттредж, О'Лири и Мерсер отказались ночевать в привычных спальных отсеках и перебрались в кабину экипажа. Только Джилл осталась на средней палубе, доказывая мужчинам, что она не так брезглива, как они, и что ей, женщине, труп не помеха.

Но теперь, в приглушенном свете она вдруг поняла: сон не идет. Она продолжала думать о том, что находилось за закрытой панелью. О живом Кеничи Хираи.

Она прекрасно помнила этого человека — бледного тихоню с черными, жесткими как проволока волосами. Однажды на тренировке в невесомости она случайно коснулась его волос и удивилась — они казались колючими, как щетина у хряка. Джилл задумалась о том, как он выглядит сейчас. И ощутила внезапный приступ нездорового любопытства: ей стало интересно, как выглядит сейчас его лицо, какие изменения внесла смерть. В детстве подобное любопытство заставляло ее тыкать палочкой трупики животных, которые иногда попадались ей в лесу.

Джилл решила перебраться подальше от тела.

Она перетащила свой спальный мешок к левому борту и закрепила его у лестницы, ведущей в кабину экипажа. Это самый дальний угол — пристроившись в нем, она по-прежнему оставалась на одной палубе с трупом. Джилл снова застегнула мешок. Утром ей понадобятся каждый рефлекс и каждая клеточка мозга, ведь, совершая вход в атмосферу и сажая корабль, ей придется работать с максимальной отдачей. Усилием воли она заставила себя погрузиться в транс.

И уже спала, когда из пластикового мешка, в котором лежало тело Кеничи Хираи, потек ручеек переливающейся жидкости.

Сначала через крошечную дырочку в пластике, возникшую, когда мешок застрял, просочилось всего несколько блестящих капель.

За пару часов давление выросло, а пластиковый мешок начал медленно надуваться, так как его содержимое разбухало. Дырка увеличилась, и из нее потек переливчатый ручеек. Проникнув через вентиляционные отверстия койки, ручеек разделился на сине-зеленые капли, которые, танцуя в невесомости, сливались в большие пузыри и колыхались в тусклом свете отсека. Блестящая жидкость продолжала вытекать. Крупные капли разлетелись по палубе, влекомые слабыми потоками циркулирующего воздуха. Капли подобрались к расслабленному телу Джилл Хьюитт; она спала и не подозревала ни о странной дымке, проникавшей в ее легкие, ни о капельках, которые, словно конденсат, оседали у нее на лице. Она слегка пошевелилась, чтобы смахнуть каплю, щекотавшую ее щеку, и переливчатая жидкость подползла к ее глазу.