Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При всей обиде Славы на мужа ее покоробило, что человек, который вообще не в курсе ее жизненной ситуации, более того, ни разу не видя ее недотепу-мужа, так прошелся по нему катком. Между прочим, он кандидат технических наук! Зачем же всех под одну гребенку? С собственным мужем она и сама как-нибудь разберется. Слава забыла, что разбираться уже не с кем. Раз свекровь решила, разводу быть.
Естественно, Майер еще раз описал страшную катастрофу, которая случилась с его близкими. Описал жизненно и трогательно, так что у Славы навернулись слезы на глазах. В контексте своего полного и безоговорочного одиночества.
Читать такой подробный опус ей было немного странно и немного смешно.
«Просто встретились два одиночества, – вспомнилось Славе, – разожгли у дороги костер. А костру разгораться не хочется, вот и весь разговор». Как в известной песне.
Слава сама себя одернула: ну это она совершенно напрасно! У нее уже один костер потух (или его Татьяна Львовна затоптала своими крупными ступнями?).
Хотя нет, нет и нет. Чего она цепляется? Как ей не стыдно. Придирается к мелочам. Как смог, так и написал. Майер – достойный человек и, собственно, почему и нет? В чем он не прав? Ей не понравился менторский тон? То, что он все решил за них обоих? Рисует ей планы, как ей жить дальше? А может, он от всей души? Потом, он старше, стало быть, умнее, – может, не грех и прислушаться. Но. Есть много «но». Не нужно забывать, что это он один, у нее, между прочим, есть родители и младший брат, она за них тоже несет ответственность. Вот так вот все бросить и начинать все снова-здорово? Это ведь непростой шаг. Ей тридцать восемь лет, почти тридцать девять. И потом, ее работа! Она работает в хорошей компании, ее ценят, она неплохо зарабатывает.
Все произошло слишком быстро. Сначала ее интерес к господину Майеру, потом эта поездка и открытие для нее нового мира, поиски себя в этом мире. Где-то она говорила сама себе – вот это жизнь, мечта! И потом сразу – а на кой ляд мне все это сдалось? Есть же Савва, который прост и понятен. Хотя о Савве уже можно говорить в прошедшем времени. И тем не менее с Саввой не было никакого напряжения. Нужно ли оно? Правильно ли это? И тут же она отвечала сама себе: нужно, конечно же, нужно. Иначе завязнешь, как в трясине!
А Майер как раз таки в своем письме подробно рассказывает, как он собирается Славу из этой трясины тащить, с поэтапной расстановкой сил. Разводится Слава, разводится Норберт. У Славы есть квартира (это ж надо, запомнил). У него не остается ничего. Он так и пишет, что станет бедным мышонком. Вообще, Майер тяготел к уменьшительно-ласкательным именам, называя себя то ежиком, то бурундучком, чем постоянно смущал Славу. Все же дядька здоровый, старше ее на тринадцать лет, какой уж тут ежик.
Но из письма выходило, что даже не какая-то нутрия водяная, а совсем маленький мышонок. Серенький, с печальными глазками и маленьким аккуратным носиком.
И жизнь нужно было начинать заново, с чистого листа. Таковы немецкие законы. Все достается жене: дом, квартира. Причем, если жена какое-то время не работала, то ей достается еще больше. Плюс пожизненная пенсия от мужа. И так далее, и тому подобное.
Страх какой, думала Слава, вчитываясь в описание этих суровых германских законов. Но по большому счету все правильно: женщина – она слабее, мужчина должен взять на себя ответственность. В России не так. Если бы квартира не принадлежала Славе и не досталась ей когда-то в наследство, то справедливая Татьяна Львовна вышибла бы бывшую невестку из нее в два счета, собрав справки из всяких там ведомств и диспансеров.
В Германии, стало быть, – все женам. Ну хорошо.
Майер тоже не оспаривал сей факт. Он был законопослушным немцем, поэтому предлагал много работать. Очень много. Они будут много работать вместе, он и Слава. И придется отяготить жизнь кредитами. Не жить же им на улице. Да, Славину квартиру они, конечно, продадут. Нужен же стартовый капитал.
Как-то этот поворот Славе совсем не понравился. То есть все, что его, достанется жене. А то, что ее, Славино, стало быть, ему. А ей-то что?
Следующая часть письма была невероятно красивой и интересной. Она называлась «наше счастливое будущее» и описывала прекрасный дом с мебелью, выписанной из Италии, и гардинами только высшего качества, естественно, французскими. Слава даже припомнила про шторы из материала «Миссони» и удивилась, почему Майер решил изменить привычкам.
Про освещение нужно подумать. Освещение – это важно, именно лампы создают уют, поэтому выписать их опять же скорее всего нужно будет из Италии. Но лампы всегда можно взять на пробу, и если мягкий рассеянный свет по каким-либо причинам будет раздражать Славу или Норберта, то их легко можно отправить обратно.
Дела… И с чего это Славу должен раздражать электрический свет? Он никогда ее не раздражал, так что пусть Майер даже не волнуется. Какой плафон повесит, то и ладно. Она согласна. Разве в Италии сделают что плохое?
Самое интересное шло дальше, про путешествия. Господин Майер заметил, что Слава мало где бывала. Германия, ясное дело, еще Турция и Чехословакия. Ни тебе Прованса, ни Турина. Практически целый лист мелким почерком был исписан описаниями пятизвездочных отелей, в которых они будут останавливаться. Старинные замки с изысканными ресторанами, где работают лучшие повара. Они смогут попробовать самые удивительные блюда, смогут пить вино на открытых верандах; нюхая лаванду, проедутся дорогой Парфюмера, а трюфели в Пьемонте им буду тереть на терке до тех пор, пока ты не скажешь: «Довольно». Главное, это вовремя остановиться, иначе блюдо может стоить до трех тысяч евро. Но все это не так важно, ведь они будут много работать и в отпуске обязательно позволят себе и трюфели тоже.
Слава прочла письмо в несколько заходов, потом перечитала. И никак не могла понять, как она должна к этому письму отнестись? Это счастье или жуткая ответственность и непосильная ноша? И вообще, хочет ли она жить с этим Майером?
Всего-то один раз съездили в путешествие, и вот так сразу все ломать. Да, много говорили, да, много общались до этого. Понятно, они живут в разных странах и невозможно то и дело ездить туда-сюда,