как с ним быть достойным похвалы? Этот факт лишь доказательство того, насколько испорчена система.

Здесь все иначе. Здесь я должна признать, что не могу ожидать, будто со мной будут обращаться как с мужчиной, потому что мы в световых годах от сексуального равенства, даже обсуждаемого во всех кругах, кроме маргинальных. Я, возможно, не очень разбираюсь в истории, но я осознаю, что здесь еще не дожили до права голоса женщин. Возможно даже до продвижения женского избирательного права.

Моя интуиция подсказывает, что мне повезло попасть в дом, где меня считают подходящим помощником судебного эксперта. К счастью, эти два человека учитывают мои наблюдения. Очевидно, что МакКриди — старый друг семьи. Также очевидно, что Айла — химик — ученый самоучка — и в этих стенах это считается нормальным. И я отдаю должное женщине, которая суетилась наверху, распаковывая вещи.

А считается ли это нормальным за пределами этих стен? Опять же, я корю себя за то, что не прослушала один или два курса истории в университете. Мои знания об этом периоде — это один большой кусок викторианской эпохи. Если я правильно помню, королева Виктория правила более шестидесяти лет. Это все равно, что смешать двадцать первый век с эпохой Второй мировой войны и назвать все это одинаковым. Я знаю, что Айла путешествовала без сопровождающего. Это нормально для женщин? Или только для вдов? Или она сама бросает вызов нормам и ожиданиям? Я понятия не имею. Все, что я знаю, это то, что Грей и МакКриди кажутся более открытыми для меня, чем я ожидала.

Что не мешает им ожидать, что я буду подавать чай… потому что мне за это платят. Я горничная, а не коллега. Я заканчиваю чай, забираю поднос и ухожу, а Грей обещает вызвать меня, если ему понадобится моя помощь с чем-то еще.

Грей не вызывает меня. Я жду весь день и весь вечер, как собака, прислушивающаяся к звуку голоса хозяина, к грохоту его сапог, к хлопку его двери. Я все это слышу, но что бы он ни делал, он справляется сам, а мне остается мыть и стирать.

Наступает обед и Грей с сестрой встречают его в столовой. Миссис Уоллес настаивает на том, чтобы прислуживать им, очевидно не доверяя мне, что означает, у меня не было возможности поговорить с ним об этом деле. После он исчезает в своих покоях прикрыв за собой дверь. Я предлагаю принести ему чай, но миссис Уоллес говорит, что он просил его не беспокоить.

Уже восемь вечера. Я задерживаюсь в гостиной. Мои дела давно сделаны, несмотря на перерыв. Сегодня у меня было меньше дел. Теперь, когда хозяйка вернулась, тяжелая уборка закончена. Я почти жалею, что не устала так же, как за последние пару дней. Я полностью пробудилась, мой детективный мозг взрывается. Это дело приоткрывает окно, ровно настолько, чтобы впустить сладкое дуновение свежего воздуха и увидеть возможности, выходящие за рамки тяжелой работы горничной.

Возможность прочувствовать работу полиции прошлого века. Возможность поработать с пионером криминалистики. Вот как я могла выжидать, не теряя себя в бессвязной бесконечной панике, что я никогда не вернусь домой, что Катриона может быть в моем теле, сея хаос в моей жизни, пользуясь теми, кого я люблю.

Тем не менее, это окно открывается, и я едва успеваю выглянуть, как оно захлопывается, и мне нужно ждать, пока Грей снова не откроет его. Как и в ожидании открытия двери между веками, я отдаюсь на милость судьбы, и у меня с этим не все в порядке. Я делаю свой собственный выбор. Я контролирую свою судьбу, насколько это возможно. Черт, я даже не хочу позволять кому-то еще вести машину. А теперь вселенная вырвала руль из моих рук, и, клянусь, я слышу, как она смеется над моим крушением надежд.

— Катриона?

Я оборачиваюсь и вижу в дверях Айлу. Я быстро разглаживаю платье и распрямляюсь.

— Прошу прощения, если меня здесь быть не должно, мэм. Мне показалось, что я видела что-то снаружи.

Она подходит ко мне и смотрит в окно.

— Ничего, — быстро говорю я, — подозрительный прохожий, вот и все.

— Ах, Катриона, ты можешь находится здесь. Поскольку, все похоже разошлись по своим комнатам, пожалуйста, присаживайся. Мы должны поговорить. Я очень огорчена, узнав о нападении на тебя.

— У меня все хорошо, спасибо. Есть только некоторые последствия этого, — указываю на синяк на виске, — я не буду беспокоить вас больше. Я уйду в свою комнату…

— Пожалуйста, садись, — ее голос сладок, но это ее «пожалуйста» — формальность под которой слышится приказ.

Я опускаюсь в богато украшенное кресло. Она занимает удобный диван рядом с ним.

— Расскажи мне об этой травме, Катриона, — говорит она. — Мой брат говорит, что ты была без сознания больше суток.

Я киваю.

Она явно ожидает, пока я продолжу. И продолжает ждать, пока часы отсчитывают секунды.

— Что вы хотите знать, мэм? — спрашиваю я, прерывая молчание.

— Все, что ты можешь рассказать мне. Хотя медицинские науки — прерогатива моего брата, я всегда ими интересуюсь, даже если мой предательский желудок не согласен, — ее улыбка легкая и насмешливая, но ее взгляд не отрывается от меня, такой же острый, как и у ее брата.

— Расскажи мне все о последствиях, — говорит она, — то, что ты испытала. Мне ужасно интересно, и я надеюсь, что ты удовлетворишь мое любопытство.

Удовлетворишь ее любопытство, черт возьми. В течение следующих тридцати минут Айла Беллантайн допрашивает меня, как подозреваемого в комнате допроса. Это подходящее описание, потому что она явно подозревает меня в чем-то.

Пока что все купились на мою историю. Удар по голове, спутавший мой разум и память. Грей, медицинский эксперт, принял это за чистую монету. А МакКриди и миссис Уоллес сомневаются, полагая, что «Катриона» замышляет какой-то обман, но они отступили, чтобы наблюдать и судить. Айла допытывается с неумолимостью острого как бритва скальпеля. Даже без ее скептически поднятой брови, я чувствую, как моя история разваливается вокруг меня, выпотрошенная ее вопросами.

— Ну хорошо. Это безусловно интересно, — говорит она, когда я заканчиваю.

«Разум — загадочная штука». Даже когда я произношу эти слова, мне хочется шлепнуть себя. Они до смешного банальны, и ее губы слегка дергаются. Тем не менее она говорит со всей серьезностью: «Это действительно так».

— Вам что-нибудь еще нужно, мэм?

— Нет, Катриона. Ты можешь наслаждаться остатком вечера.

— О, есть еще кое-что, — говорит она, прежде чем я успеваю встать.

Каждый мускул в моем теле напрягается, когда я стараюсь нацепить