Уверенность в своей правоте делает модернистов прошлого столетия легкой мишенью для критики. Но тенденция к упрощению внутренне сложных систем прослеживается и в решениях людей, планирующих современные города. Иногда это ведет к катастрофическим последствиям.

Вспомним, например, попытки сделать города безопасными. Эта благородная цель сведена на нет тем, как люди, включая градостроителей и инженеров, оценивают опасность.

По утверждению лауреата Нобелевской премии по психологии Даниэля Канемана, при оценке риска человек руководствуется простыми — эвристическими[170] — правилами, выведенными на основе своего опыта. Это разумно. Если однажды вас сбила машина или вы увидели, как кого-то сбила машина, впредь, переходя дорогу, вы будете внимательнее. Проблема в том, что обычно человек не помнит точную картину, у него нет немедленного и полного доступа ко всем воспоминаниям, да и разные воспоминания имеют разную мотивирующую силу.

Представьте себе опасность, которая однажды может вас убить.

О чем вы подумали: авиакатастрофе, грабителе с ножом или террористе-смертнике? Если воображение нарисовало вам эти шокирующие картинки, значит, ваш мозг функционирует нормально, но не точно. Современная массовая культура полна историй о насилии и смерти. Естественно, они запоминаются, и мы можем легко их воспроизвести. Кроме того, они оказывают на нас эмоциональное воздействие: мы не столько оцениваем опасность, сколько ощущаем ее. Яркие, эмоционально окрашенные воспоминания первыми приходят на ум при принятии решений, а чем проще вспомнить или представить определенный сценарий, тем скорее вы будете думать, что он повторится снова. Итак, при принятии решений люди уделяют слишком много внимания впечатляющим, но маловероятным угрозам, и слишком мало — повседневным опасностям, которые могут их подстерегать[171].

Стоит ли удивляться, что общество прикладывает огромные усилия для создания альтернатив ужасам промышленной революции? Опасность налицо. Вредный для легких смог, перенаселенность, трущобы, где не видно света дня, загрязненная вода и преступность как результат нищеты — эти образы не теряют актуальности. К сожалению, в попытке убежать от таких ужасов мы выстроили города, полные новых, невидимых опасностей.

«Мы стали жертвами собственного успеха, — сказал в 2012 году в разговоре со мной Ричард Джексон[172], профессор естественных наук в области гигиены окружающей среды Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. — Переселившись подальше от мест работы, мы снизили плотность населения и улучшили качество воздуха и воды, что привело к снижению числа инфекционных заболеваний». Всё это хорошо. Вот только образ жизни в, казалось бы, безопасных и здоровых пригородах можно считать практически смертельным[173].

Самая серьезная опасность, как водится, выглядит совсем банально. Это заболевание, причина которого кроется в ничегонеделании. Эксперты в области здравоохранения даже ввели в обиход новый термин для описания малонаселенных пригородов типа Уэстон-Ранч — вызывающие ожирение[174]. Это одна из причин того, что сейчас американцы, если не считать ведущих сидячий образ жизни жителей Саудовской Аравии, некоторых островов в южной и центральной части Тихого океана, считаются самой полной нацией на планете[175]. Треть[176] американцев страдает от ожирения[177]. У каждого пятого ребенка[178] лишний вес. Аналогичная проблема у более четверти[179] канадцев. За последние 30 лет уровень заболеваемости ожирением в Китае почти утроился[180], сегодня китайцы — нация с самым высоким уровнем ожирения в мире[181], [182].