Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Рассказывай чего хотел, — чавкая новой оливкой, говорит депутат.
— Тебе не кажется, что ты перешел все границы? — осторожно начинаю я, по-прежнему сжимая спинку стула.
— Пха, — усмехается Семенов. — Я только начал, а ты говоришь, что я уже куда-то перешел. Нет! Я же сказал, что раздавлю тебя. Но ты, видишь, сам пришел. На своих двоих. Раздавленным совсем не выглядишь. Все еще впереди.
— Со мной понятно. Но девушка причем?
— Она же твоя девушка. Значит, причем.
— Ее мать тоже причем? — срываюсь я.
— Злишься? Злись сколько угодно. Я тоже злился. А потом страдал. И ты будешь страдать. Сильнее, чем сейчас будешь. Я видел, как страдал мой сын. Самое дорогое что у меня есть… было… А теперь ты мучайся. Хоть узнаешь какого это — видеть муки того, кто тебе дорог. Так что мать твоей бабы еще как причем.
Не понимаю откуда он мог видеть, как страдал его сын, ведь в ресторане его тогда не было. Может у него фантазия богатая? Но эта фраза меня несколько обескураживает. Где-то в глубине я понимаю — что-то не так. Пытаюсь собраться с мыслями и найти подходящие слова.
— Скажи, что ты хочешь и мы покончим с этим, — говорю первое, что приходит в голову.
— Я же уже сказал, чего я хочу.
— Я не виноват в смерти твоего сына.
— О, я много думал над этим, — рука Семенова с оливкой замирает на полпути. — Очень много. Да, ты не клал орехи моему сыну, не заставлял его есть этот сраный десерт, тебя даже не было рядом в тот момент. Но видишь какая штука. Ты — ответственный за все, что происходит у тебя в ресторане. Ты нанимал этих людей, обучал их. Ты платишь им. Фактически они делают то, что говоришь им ты. А получается, что они убивают людей. Оплошность, случайность, роковая ошибка – называй это как хочешь. Ты за них отвечаешь, тебе и наказание нести.
— Логика неоспоримая, — цежу сквозь зубы я.
— Кто-то должен пострадать. Менты ведь так никого и не нашли. Мои люди тоже искали и не нашли. Значит, отдуваться тебе. И, кстати, очень забавно получилось, что ты встречаешься со своей шеф-поварихой. Она в иерархии пониже тебя рангом, но тоже свою руку приложила. Так что получается двух зайцев.
— Слушай, если хочешь на ком-то отыгрываться, делай это на мне. Не трогай Агату, — снова умоляюще прошу я. Искренне. Боюсь, что он может еще сделать. — Раз ты меня обвинил во всем, то пусть только я несу эти твои муки и страдания. Не впутывай девушку.
— Ну ты же с ней. Она с тобой, — пожимает плечами Семенов, снова закидывая в рот оливку. — Вместе вы трудности преодолеваете. У меня такой роскоши нет. Так что, — вздыхает депутат. — Терпи, Михельсон. Бог терпел — нам велел.
— Это все какой-то бред, — я рывком отстраняю от себя стул. Охранники бросаются в мою сторону, но непоколебимый Семенов делает им жест рукой. — Я сочувствую тебе в гибели твоего сына, сказал тебе об этом в первый же день, — я начинаю ходить из стороны в сторону, неловко жестикулируя. — И да, я в какой-то степени осознаю свою вину в произошедшем. Кто бы там ни готовил этот долбанный десерт, отвечать мне — пускай.
— Хорошо, что ты это осознаешь, — удовлетворенно кивает Семенов.
— Ну так и делай плохо только мне. Зачем впутывать невинную мать девушки сюда?
— С матерью все в порядке. За ней присматривают должным образом. Я не настолько плох, как может показаться.
— Но тогда, что ты хочешь? — нервно восклицаю я.
— Ты страдаешь, баба твоя страдает — я доволен, — пожимает плечами Семенов.
Я внимательно смотрю на него, сжимая кулаки. Стискиваю зубы от злости, потому что безумная идея, которая пришла мне в голову - единственное что я могу ему предложить. Слова застревают в горле и приходится прилагать неимоверные усилия, чтобы выдавить их из себя.
— Если я расстанусь с Агатой, ты вернешь ей мать и оставишь их в покое?
Семенов на секунду задумывается.
— Она тебе дорога, я это знаю. Вдали друг от друга вы тоже будете страдать. В принципе меня устроит.
Я облегченно выдыхаю.
— Увижу, что вы снова вместе — тогда пощады не жди, — продолжает Семенов. — Узнаю, что вы договорились и произошедшее покажется вам цветочками. Страдайте поодиночке. Как я.
— Я тебя понял, — киваю я, опустив голову и положив руки на пояс. — Как я могу искупить свою вину? — осторожно спрашиваю.
Семенов замирает и пронзительно смотрит на меня.
— Никак, — коротко отвечает он.
Дальнейший разговор бесполезен. Он упрямо верит, что вершит справедливость. Скорее всего ему даже легче от этого.
Я разворачиваюсь и, не говоря ни слова, иду к выходу. Когда прохожу охранников, Семенов окликает меня.
— Михельсон.
Я останавливаюсь, но, не разворачиваюсь, а только слегка поворачиваю к нему голову. Не вижу его, но чувствую взгляд на своей спине.
— Лучше закажи себе броневик.
Я угрюмо киваю и выхожу, по пути осмысливая все сказанное сегодня. Безысходность положения накрывает меня одна волной за другой. Это все не кончится. Если удастся спасти Агату и ее мать, расставшись с ней, что ж, хотя бы их это не заденет.
Уже на улице я набираю полную грудь холодного ночного воздуха. У ворот стоит Майбах, возле которого нервно курит Олег. Увидев его, я вспоминаю последние слова Семенова про броневик. Придется задаться этим вопросов всерьез.
Олег поворачивает голову, видит меня и удовлетворенно кивает. Похоже, наконец, успокоился. Нервничал, пока я был в этом заведении. Я ускоряю шаг, хочется побыстрее убраться отсюда. Олег выбрасывает наполовину выкуренную сигарету и тянется к ручке двери.
Я не успеваю дойти шагов двадцати до автомобиля, как…
Б-А-А-А-Х!
Майбах разрывает взрывом на части.
Глава 19. Агата
Марк уехал, а я в растерянности смотрю из окна в ту сторону, где скрылась его машина. Меня терзает тревога, потому что причиной такого поспешного отъезда вряд ли может быть какая-то хорошая новость.
Марсик недовольно повизгивает у входной двери, и я вспоминаю,
