– Алексей Крапивин. Я его жена. Вторая… – зачем-то добавила я и разозлилась.

Но я же предупреждала! Всех! И Бога тоже!!! А как было еще заставить умолкнуть мужчину, чувствовавшего свою безнаказанность, если только не сдать себя срочно в аренду кому-то другому?

Глупо, но я соврала, зато Костас застыл с раскрытым ртом. Сначала побелел, как мраморный пол под его ногами. Потом посинел, как обивка дивана, на котором он только что сидел между своими женщинами. И наконец стал багровым, как вино в бокале, который он держал в руках, как перстень на его левом мизинце. Молоденькая киприоточка что-то спросила у девицы Любы, всхлипнула, услышав ответ, вскочила с дивана и выпорхнула из комнаты на веранду через открытую дверь.

– Что ж. Я не знал. Выпьем за здоровье Алексея и Наташи! – взял себя в руки Костас, осушил свой бокал, картинно приподнял его, показал всем и разжал толстые корявые пальчики…

Бэмс! Бокал упал на мраморный пол и разлетелся на тысячи мелких хрусталинок.

– На счастье! – прорычал Костас и решительно вышел вслед за девушкой, яростно перебирая камушки на четках. Алла схватила меня за шкирку и потащила в сторону кухни, на ходу выкрикивая гостям: «Сейчас будет торт! Огромный красивый торт в честь именинницы!»

– Зачем ты это сказала? – Алла чуть не набросилась на меня с кулаками, едва мы удалились. – Какая ты жена? Какая вторая?

– А что такого? Какая кому разница? – Мне стало стыдно, хотя я пока не понимала, что произошло.

– Твой Лешик… Он…

– Он председатель общества российских предпринимателей на Кипре. Я подумала, этот ваш Костас отвяжется от меня из уважения.

– Лешка – бывший бандит… – продолжала Алла, открыв водопроводный кран на полную мощь. Вода текла потоком, что было настоящим преступлением по законам страны с засушливым климатом, но Савинова, казалось, не замечала ничего. Она не жалела ни скудных запасов пресной воды, ни своих монеток, утекающих в раковину.

– Я знаю. Ну и что? Времена те прошли, все научились носить костюмчики и выражаться интеллигентно… Сейчас он ничем таким…

– Во-первых, ты многого не знаешь. Во-вторых… – говорила Алла, прикладывая мокрое полотенце к своим вискам. – Уф! Жарко что-то… Ты видела около Костаса молоденькую киприоточку?..

– Ну, видела. Он на нее с такой любовью смотрел, старый развратник…

– Дура! Это дочь его любимая, Джорджия… Она же влюблена в твоего Лешика до умопомрачения! А ты – жена!.. С ума сошла!

– Но… я… Я же не знала…

– Костас уже несколько лет уговаривает Крапивина с женой развестись и на его Джорджии жениться. Говорят, в бизнес его какой-то затянул, чтобы деньгами привязать… И вроде вынужден будет твой Лешик жениться, обещал уже даже, а ты – жена! Господи, и это у меня в доме? Какой скандал!

– Ну, давай я выйду, скажу, что пошутила! Или давай я уйду, а ты беги догони его и вот… – Я вытащила конверт из сумочки. – Отдай ему с извинениями. Конверт-то как раз от Лешки!

Алла схватила пачку «Мальборо», но руки дрожали, она никак не могла совместить пламя зажигалки с кончиком сигареты, все время промахивалась. Наконец затянулась.

– Что же делать? Что?

– Слушай! Ну ничего же не произошло! И вообще было ясно, что это шутка. Я ведь сказала – ВТОРАЯ! А у нас нет многоженства в стране!

– Нет! – возмутилась Алла, вздымая руки к небесам, и белое полотенце в ее руке было похоже на белый флаг, выкинутый женщиной перед всем этим миром, которым правят мужчины. Сдаюсь, мол, устала…

В кухню осторожно зашла одна из мамаш, тех, с дивана, с одинаковыми младенцами на руках.

– Ой, извините, я малышу водички налью?

– Конечно! – пробасила Алла, выхватила из рук женщины детскую бутылочку и грубо плеснула туда питьевую воду из бутылки под самое горлышко. – Извини, Лариса, у нас тут проблемы.

– Понимаю, понимаю… – сочувственно прошептала мамаша и удалилась.

– Нет, говоришь, многоженства? А это что? – спросила меня Алла, выразительно показывая на дверь.

– Что?

– Лариса, Вика и Машка… Видела трех дур с детьми на коленках? Так вот… Это три жены Гарика, такой худой, с лицом бритой Годзиллы, бензоколонки у него еще где-то в Сибири. Три гражданских жены. У всех от него похожие на папашу дети одного возраста. И живут, знаешь, скажу тебе, дружненько, в соседних домиках… А он их навещает, время от времени наезжая из своей Сибири.

– Но это же…

Теперь уже я пыталась закурить. Теперь уже у меня в руках никак не хотела работать зажигалка.

– У богатых мужчин – свои законы. – Алла докурила и приняла решение. – Ладно. Стой здесь, давай свой конверт. Пойду объясню Костасу, что ты у нас человек творческий, фантазируешь иногда. Поверит ли только?

Она вернулась минут через десять. Я успела выкурить три сигареты, и меня, обычно некурящую, тошнило и мутило, да голова кружилась, как от стакана водки, выпитого залпом.

– Отдала. Один на один. Из рук в руки. Еле успела, – тихо сказала Алла. У нее в руках действительно не было моего бежевого конверта, даже не верилось.

– Что он сказал? – спросила я, все же волнуясь.

– Он сказал: все русские женщины – красивые и дуры. Не потому, что глупые, – Алла выразительно подняла указательный палец вверх, видимо, копируя Костаса, – а потому, что независимыми, самостоятельными быть хотят!

Еще сказал, что простит тебя, если приедешь к нему завтра в гости… Восточные сладости, кальянчик… Он в Ливане долго жил, а мудрости восточной не набрался… – совсем понуро проговорила Алла и опустилась на стул. – Ты не расстраивайся, ты не виновата. Он вроде поверил про Лешку, раз конверт взял… Правда, сказал, завтра позвонит ему, спросит про тебя. Дочь там его истерит, слезами обливается на заднем сиденье, ну ничего, успокоится… Сегодня разборки с Касулидисом нам, слава Богу, уже не грозят, а завтра придумаем, как тебя отмазать от похода в гости…

– Спасибо. Я завтра сама Лешику позвоню, расскажу все как было. Ты извини уж…

– Ничего. С ним всегда скандалы…

– Слушай, а что его все так боятся?

– Много знает. Да и адвокат он от Бога. А как в чужой стране без адвоката, особенно если языка местного не знаешь? Ладно, пошли к гостям…

– Алла, меня так тошнит, ужас…

– Я тебе что всегда говорю: Ни один мужчина не стоит ни грамма ничьих переживаний, тем более женских.

Но я ее уже не слушала, мне стало совсем плохо, и я быстренько удалилась по коридору в сторону ванной комнаты для гостей.

Я долго не могла прийти в себя, даже после добрых двадцати минут, проведенных там. Вышла, побродила по коридорам и все же прилегла на диванчик в Димкином кабинете. Там было тихо, уютно и даже спустя год после его гибели по-прежнему чувствовался добрый дух хозяина.