место: «В затылок равняйсь! Смирно!». И они равнялись, держа интервал и дистанцию, Ардатову даже показалось, что в этот ранний час, под мелким дождем, кресты идут, что их ведет тот большой, тоже березовый, но двойных размеров по сравнению с остальными, общий крест, на котором крупно же, чем-то черным на белом железном прямоугольнике, было написано: «Kameraden! Unser letzter Aufruf „Nur voran!“»[5]

«Так вот куда вы дошли! Так вот куда вы дошли! — подумал Ардатов, вновь пристально глядя на выстраивающиеся коробочки танков, на пехоту, как будто ему надо было запомнить их. — Так вот вы куда уже дошли, сволочи!..»

— Ты стрелял из него? — спросил он, не отрываясь от прицела, Чеснокова.

— Нет, товарищ капитан. Только видел, как пэтэеровцы тренировались. — Чесноков стал так, что мог заряжать.

— Жаль. Но ладно, — пробормотал Ардатов. — Ладно. Запомни — ПТР сделано по принципу винтовки. И бить из него надо, как из нее. Все так же! Это очень точное оружие — если хорошо прицелиться, не промажешь…

— Но они, товарищ капитан, они пройдут мимо! — вдруг жарко, быстро и сбивчиво, и одновременно робко, тихо и неуверенно, заговорил Чесноков. — Глядите, они разворачивают левее. Они левее пойдут, левее! Честное слово, левее! А, товарищ капитан? А? Ведь левее же пойдут! А?..

— Ну и что? — оборвал его Ардатов. — Если… если останешься один — бей как из винтовки. Понял? Как из винтовки! Понял? Понял, Чесноков? Понял, Чесноков? В заднюю часть — под верхнюю гусеницу. По мотору, по бакам с горючим! Если в лоб — то гусеницу, иначе не пробьешь. В верхнюю часть гусеницы, по ведущему колесу. Понял? Понял, Чесноков?

— Понял… — выдохнул Чесноков, наверное, замирая от страха. — Понял…

— То-то! — отрезал Ардатов. — Все!

Танки, и верно, построившись углом вперед, все вдруг сделали разворот градусов под тридцать от прямой линии к ним, и курс их проходил метрах в трехстах левее их траншеи.

Припоминая карту, Ардатов мысленно увидел, что танки выйдут именно к той дороге, по которой он вел сюда людей, к тому мостику, где он собрал их, еще дальше по дороге к сгоревшей полуторке, еще дальше, дальше — к сталинградским окраинам, а если, пройдя вглубь через голый стык, повернут на север, то окажутся в тылах того полка, в который он шел и вел свою группу.

«Конечно же, повернут на север! — решил за немцев Ардатов. — Полковые, а может, и дивизионные тылы слишком заманчивая дичь: ворваться туда, втягивая за собой мотопехоту, ворваться и громить штабы, узлы связи, склады, жиденькие резервы — куда как любо! Попробуй удержись, воюя с перевернутым фронтом! Они должны повернуть, чтобы на их северный фланг мы не бросили все, что сумеем собрать», — решил за немцев Ардатов.

— Они пройдут левее! — опять было зашептал Чесноков. — Они же пройдут. Эк их сколько! Зачем же?.. Они левее пройдут!.. Левее, товарищ капитан.

— Цыц! — рявкнул на него Ардатов.

«Мне бы сейчас сюда батарейку семидесятишести, — шально мелькнуло у него в голове. — Толковых наводчиков! Я бы кинжальным поколол эти танки, как орехи! Ведь как идут, как идут, дьяволы! Почти бортами! Бей — не хочу!»

Он ударил не в ближний к нему танк, а в головной — хотя тот и был дальше, но головной вышел бортом почти под прямой угол, и Ардатов, прицелившись в заднюю часть борта, хорошо угодил в мотор, а может, и в бак с горючим, и танк, еще пройдя сколько-то секунд, задымил, задымил, а потом, вспыхнув багровым пламенем, почти весь закрылся черным дымом.

Но Ардатов забылся, Ардатов забыл, что стрелял не из винтовки, а из ПТР, что отдача у ПТР чудовищна, он давно не стрелял из него, не вспомнил, что приклад надо вжать в плечо со всей силой, и ружье так ударило его, что он хотя и устоял, но застонал от боли — казалось, железка приклада разбила ему ключицу.

— Есть! Один есть! Горит, сволочь! — приплясывал от восторга Чесноков, забыв все свои страхи. — Вон, вон, вон — вылезают фрицы! Смотри, как пошпарили! Ах, не достать их из пепеша! Я бы!..

— Заряжай! — рявкнул на него Ардатов, прижимаясь ключицей к прикладу и замирая от боли. — Семнадцать, — считал он оставшиеся патроны.

— Мимо! Мимо, товарищ капитан! — ужаснулся Чесноков. — Мимо! Да мимо же! — закричал он в отчаянии, — когда Ардатов и второй пустил в белый свет, как в копеечку.

«Боюсь! Боюсь!» — понял Ардатов.

Он и правда перед самым выстрелом замирал, ожидал, как при отдаче приклад будто ломом ударит ему по ключице, и в последнее мгновение, когда спуск освобождал ударник, закрывал глаза и — мазал!

Он прижался к прикладу, он втиснул его прямо в центр этой боли, ловя танк в прицел и подводя под танк мушку, — и, открыв оба глаза пошире, нажал не дыша, как ныряя с высоты, на спуск, и попал, и этот танк тоже загорелся.

— Заряжай! «Пятнадцать… Еще много…»

— Готово! Молодцы! Вы молодцы, товарищ капитан. Молодцы, очень даже молодцы, товарищ капитан! — жарко шептал Чесноков. — Теперь того, ближнего…

Ардатов с третьего выстрела поджег и ближнего, и ветер вместе с дымом принес запах горящей солярки, краски, накаленного металла.

«Ага, завоняли! Завоняли, сволочи!» — подумал он, целясь, еще в один танк, но танки вдруг повернули к ним, Ардатов поторопился, выстрелил, чиркнув пулей по борту, но ничего не сделал танку, так как пуля срикошетила, вспыхнув звездочкой возле брони, и Ардатов понял, что теперь для него уже нет шансов зажечь хотя бы еще один танк — они шли лбами к нему, на этих лбах была самая толстая броня, непробиваемая для ПТР.

«По смотровым щелям… По приборам наблюдения… — вспоминал он уязвимые места. — Нет, по гусенице!! Только по ней!»

Он ударил и раз, и два, и три, и четыре, целясь в одну и ту же гусеницу одного и того же танка, различая под конец, как все четче мелькают траки этой гусеницы и хорошо уже видя, как садит по нему из курсового пулемета пулеметчик, и хорошо слыша, как Чесноков, лежа щекой на площадке для ружья, быстро перезаряжая его, бормотал: «Скорей, скорей, скорей, товарищ капитан!» — хорошо слыша, как свистят над ними очереди этого курсовою пулемета, хорошо видя все, хорошо слыша все, ожидая, что вот-вот курсовой пулеметчик все-таки изловчится в качающемся танке и поймает их на прицел и всадит в них очередь, и они с Чесноковым умрут тут, за ружьем, так и не расстреляв все патроны.

Но ему повезло — он сбил все-таки гусеницу у этого танка и сразу