— Ваши усы, месье Пуаро — это произведение искусства. Когдаих видишь, ни о чем другом думать невозможно! Я предполагаю, что они —единственные на свете.

— Так и есть!

— Вот почему я именно так с вами и разговариваю. Еслипредположить, что полиция знает правду о нашей связи с Джоном, необходимо липредавать гласности эту правду?

— Смотря по обстоятельствам, — сказал Пуаро. — Если полициябудет считать, что ваша связь не имеет отношения к преступлению, то они нестанут болтать напрасно. Вам будет очень неприятно, если об этом узнают?

Генриетта кивнула. Она долго молча рассматривала свои руки,лежащие на коленях, потом подняла глаза и серьезно спросила:

— Не будет ли это несправедливо по отношению к Герде? Онаобожала Джона, и он умер. Для чего еще больше увеличивать ее страдания?

— Вы думаете только о ней?

— Не упрекайте меня в лицемерии! Вы считаете, что, если бы язаботилась о счастье Герды, то не стала бы любовницей ее мужа. Вы этого непоймете! Я не разрушила ее домашний очаг и не собиралась его разрушать. Я былатолько одной из многих…

— Значит, он был таким? Она горячо возразила:

— Нет, нет, вы не правы! Я как раз очень не хочу, чтобы такдумали. Не нужно составлять о Джоне ошибочное представление. Поэтому-то я ипришла к вам. Я хотела объяснить вам, каким был Джон. Я хорошо представляюсебе, что может произойти, мне, кажется, что я вижу заголовки в газетах:любовная жизнь доктора Кристоу… Герда, я, Вероника Крей… Понимаете, Джон не былбабником. Женщины в его жизни почти ничего не значили. Самое важное,единственное в его жизни — это была работа. Большую часть своего времени ондумал о своей работе, и ей он обязан почти всеми своими радостями. Если бы вы унего спросили имя женщины, о которой он чаще всего думает, он бы вам назвалмиссис Крэбтри!

— И кто же она такая, эта миссис Крэбтри?

В голове Генриетты зазвучали слезы и смех одновременно.

— Миссис Крэбтри — старуха! Старая, грязная, сморщеннаяуродина! Но она полна оптимизма и энергии, и Джон ее очень уважал. Она лежит вбольнице, у нее болезнь Риджуэй, очень редкое и неизлечимое заболевание, до сихпор еще нет способа лечения. Джон был на пороге открытия. Что он хотелприменить, я вам объяснить не могу. Это необычайно сложно, я в этом ничего непонимаю, что-то связанное с эндокринологией, с гормонами. Джон проводилэксперименты, и миссис Крэбтри была его любимой больной. Она его очень любила идоверяла ему, она смелая и очень хочет жить. Они боролись с болезнью вместе, содной стороны баррикады, и уже много месяцев днем и ночью Джон думал только оболезни Риджуэй и о миссис Крэбтри. Вот каким он был! Вот его образ — образврача. Толстые и богатые женщины, которых он принимал в своем роскошномкабинете на Гарлей-стрит, — это все было второстепенное занятие. Главным длянего были научный поиск, открытие, миссис Крэбтри… Мне так хочется, чтобы выменя поняли!

Она оживилась, и Эркюль Пуаро любовался выразительнымижестами ее тонких и красивых рук.

— Во всяком случае, у вас такой вид, что вы сами оченьхорошо все поняли! — сказал он.

— Да, я его хорошо понимала. Джон приходил ко мне и рассказывал.Я думаю, что не столько для меня, сколько для себя. Так его мысли становилисьболее ясными и точными. Иногда он приходил расстроенный, почти в отчаянии. Впроцессе объяснения ему в голову приходил какой-нибудь новый метод лечения. Яне могу вам точно передать, как это было! Как сражение… Тяжелое и суровоесражение, которое его иногда просто лишало сил, истощало…

Она замолчала, вспоминая…

Через некоторое время Пуаро спросил:

— У вас есть медицинские знания?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет. Я знала достаточно, чтобы понимать объяснения Джона,не больше и не меньше. Прочитала несколько книг…

Последовало новое молчание. Генриетта заново переживалапришлое, исчезнувшее навсегда. Она глубоко вздохнула, вернулась к настоящему,и, когда она обратилась к Пуаро, в голосе ее звучала мольба:

— Если бы вы только могли меня понять, месье Пуаро!

— Я вас понял.

— Правда?

— Правда. Я знаю, когда говорят правду!

— Спасибо. Боюсь, что объяснить все инспектору Грэнджу будетгораздо труднее.

— Вероятно! Он скорее обратит внимание на другие сторонывопроса.

— Они так ничтожны! Какое они вообще имеют значение?

Генриетта произнесла эти слова с таким пылом, что удивилаПуаро. Он этого не скрыл.

— Поверьте мне! — сказала она. — Прошло определенное время,и я стала его стеснять, я становилась между ним и его мыслями. Я была женщиной,и это мешало ему сосредоточиться. Он начал бояться меня, он боялся влюбиться, аон не хотел никого любить, он не мог допустить, чтобы его мысли были занятыженщиной. Я стала его любовницей. Но для него эта связь не имела большогозначения и никогда не стала бы важной.

Пуаро внимательно за ней наблюдал, он спросил:

— И вы считали, что все это очень хорошо? Вас этоудовлетворяло?

Она встала и сухо ответила:

— Нет, я не считала, что это очень хорошо! Я такая жеженщина, как все остальные…

— Тогда почему же вы?..

— Почему? — воскликнула она. — Потому что это было то, чегоон хотел. Единственное, что для меня имело значение — это счастье Джона. Яхотела, чтобы у него была полная свобода мысли, необходимая для того, чтобыпродолжать единственное дело на свете, которое его интересовало, — его работу!Он боялся любви, он не хотел страданий… Я это поняла и покорилась.

Пуаро почесал кончик носа и спросил:

— Только что вы говорили о Веронике Крей. Она тоже являетсядругом Джона Кристоу?

— Они не виделись пятнадцать лет до той субботы, когда онапоявилась в «Долине».

— А что было пятнадцать лет тому назад?

— Они были помолвлены…

Генриетта подошла и снова села рядом с Пуаро.

— Очевидно, нужно кое-что уточнить. Тогда Джон был по ушивлюблен в Веронику. А она всегда была такой, какой осталась до сих пор: подлойи самовлюбленной. Она поставила свои условия: Джон должен порвать со всем, чтоего интересует в жизни, и стать покорным муженьком великой актрисы ВероникиКрей. Джон от этого отказался и ушел от нее. Он был совершенно прав, но оночень страдал. Он хотел, чтобы его жена во всем отличалась от Вероники, иженился на Герде. А Герда, вы меня извините, это славно упакованная дура. Былосовершенно ясно, что должен наступить день, когда он пожалеет о том, что его женатак глупа. Этот день, конечно, пришел. У Джона были связи с женщинами, но онибыли поверхностными, и Герда о них ничего не знала. Мне кажется, что, несмотряна то, что Джон потерял Веронику из виду пятнадцать лет тому назад, внутреннеон от нее так и не избавился!