Виктория легонько похлопала ее по плечу.

– Врач говорит, будь он слабее, возможно не обошлось бы без осложнений. Но Эдвард у нас упрямый и сильный – выкарабкивается быстрее, чем можно было ожидать.

Таким же будет наш малыш, подумала Аврора, и ей вдруг показалось, она отчетливо чувствует движение внутри, хоть такого и не могло быть – слишком мал был срок.

– Я узнала об этом случайно, от полицейского… – пробормотала она, снова стыдясь своего решения сбежать из Лондона и глупой доверчивости. – Расскажите, пожалуйста, все, что знаете вы. Если можно, поподробнее.

Все трое, будто по невидимому сигналу, повернули головы и устремили любящие взгляды на сына, племянника, жениха. Виктория и Маргарет вполголоса поведали, что успели узнать из сбивчивого рассказа старика Марбла, от врачей и следователей. Аврора неотрывно смотрела на возлюбленного и, странное дело, сознавала, что трагедия вдвое укрепила ее чувство и что отныне дорога ей открыта одна – одна на двоих с Эдвардом.

Эдвард проснулся и, еще не раскрыв глаза, понял, что ему легче. Голова была по-прежнему тяжелая, но мысли не разлетались в разные стороны и не смешивались с обрывками воспоминаний, переживаний и грез и притупилась боль. Пришло живительное ощущение того, что впереди ждет долгая кипучая жизнь.

Изменилось и что-то еще. Эдвард пока не мог понять, что именно. Ему казалось, в палату вошло солнце, вознамерившись лично позаботиться о выздоровлении пострадавшего. Дышать стало свободнее и приятнее и почему-то хотелось улыбаться. Уголки губ чуть приподнялись.

Эдвард прислушался. Откуда-то из коридора доносились едва различимые голоса, шаги, приглушенный стук. В палате царило безмолвие, но его разбавляли некие звуки, которые скорее чувствовались, чем улавливались слухом. Чье-то ровное легкое дыхание…

У Эдварда замерло сердце. А вдруг я раскрою глаза, но не увижу ее? – подумал он. Вдруг окажется, что это лишь впечатление явственного сна, плод разыгравшегося воображения?

– Эдвард? – раздался осторожный ласкающий ухо шепот. – Ты слышишь меня?

Эдвард так поспешно распахнул глаза, что от этого резкого движения по голове будто вновь стукнули чем-то увесистым. Перед ним сидела Аврора, необычно бледная, но, как всегда, окутанная дымкой таинственности. Ее губы тронула улыбка.

– Эдвард… – повторила она.

В него будто влили целительный отвар – нестерпимо захотелось тотчас вскочить с опостылевшей койки, подхватить Аврору на руки и унести из этих чужих, пропитанных людским страданием стен. Он приподнял голову, но снова почувствовал боль.

– Прошу тебя, осторожнее, – с мольбой проговорила она, протягивая вперед руку.

Эдвард взял ее здоровой рукой, поднес к губам и поцеловал. Тонкий запах ромашки и сладкой малины, коим была пропитана кожа Авроры, взволновал кровь.

– Проклятье! – пробормотал Эдвард, не без радости обнаруживая, что может говорить почти как всегда. – Безумно неловко, стыдно даже – лежать развалиной в присутствии настолько прекрасной женщины.

– Что ты такое говоришь, – тихо произнесла Аврора, вставая и отходя к окну.

Эдвард успел заметить, как дрогнули ее губы и как в глазах блеснули слезы. Какое-то время она стояла молча, спиной к нему, а он, понимая, что ей не хочется плакать перед ним и нужно успокоиться, с восхищением смотрел на изгибы ее точеной фигуры и не верил, что полузабытье в прошлом, а в настоящем снова это чудо – божественная Аврора.

Она повернулась пару минут спустя – величаво и без суетности, – медленно прошла к стулу у кровати и снова села. Слез в ее глазах больше не было.

Какое самообладание! – восторженно отметил Эдвард. Достоин ли я такого счастья?

– Это мне неловко, – сказала Аврора. – Сидеть, ходить, когда ты прикован к больничной кровати… по сути, из-за меня. По милости того, с кем я знакома с пеленок…

– И по милости той, которую я привечал в своем доме, даже в некотором смысле находил симпатичной, – прибавил Эдвард.

Аврора вопросительно приподняла брови.

– Ты все знаешь?

Эдвард улыбнулся.

– Заставил маму все мне рассказать. Странно, что ее слова удержались в памяти. Впрочем, план эти умники изобрели весьма примитивный. Такое запомнить немудрено, даже если еще не вполне очнулся от наркоза. – Он чувствовал, что быстро устает, если произносит несколько предложений подряд, но свет глаз Авроры, несмотря на кажущееся спокойствие, как никогда печальных и вместе с тем как никогда счастливых, настолько согревал душу, что усталость казалась сущим пустяком.

– Ты похож на нее, – задумчиво проговорила она.

– На кого? – не понял Эдвард.

– На маму.

– Вы виделись?

– Даже познакомились.

Эдвард попытался вообразить, как повстречались две самые дорогие в его жизни женщины, и пожалел, что не он их представил друг другу.

– Наверняка ты ей понравилась. Аврора чуть заметно подняла и опустила плечи.

– Почему ты так решил?

– Я прекрасно знаю свою мать. А где она?

– В коридоре. Вместе с Маргарет, – ответила Аврора. – Позволили мне побыть с тобой наедине, даже отошли подальше. Какая тактичность…

Эдвард довольно улыбнулся.

– Понравилась – это определенно. Кстати, они снова сошлись с отцом.

– Правда? – неподдельно обрадовалась Аврора. – Я это предчувствовала. Странно – я же их не знала, с твоим отцом не знакома до сих пор.

– Ничего тут странного, – с поразительной для себя самого серьезностью произнес Эдвард.

Она внимательно взглянула на него своими колдовскими глазами. Эдвард снова взял ее за руку.

– Потому нас и свела судьба, Аврора: мы чувствуем друг друга, знаем друг о друге гораздо больше, чем можно предположить.

Он на миг испугался, подумав, что его столь искренние слова прозвучали слишком напыщенно, но Аврора не убрала руку и ни малейшим движением не выразила протеста. Напротив: посмотрела на него с теплом и даже благодарностью. Но тут вдруг напряглась и опустила глаза.

– Тебе меня лучше бы вовсе не знать. Тогда ничего не случилось бы.

– Верно, не случилось бы! – воскликнул Эдвард, не обращая внимания на разбитость и вновь сгустившийся туман в голове. – Я до сих пор бы не знал, кто на самом деле такой, не ведал бы, какая она, настоящая жизнь…

Аврора в неожиданном приступе нежности наклонилась и прикоснулась губами к его пересохшим губам. Других наград ему и не требовалось.

– А то, что случилось, – прошептал он, улыбаясь уголком рта и страстно желая прогнать ее тревоги, – послужит мне уроком. – Впредь не буду набирать на ходу твой номер. Звонить тебе надо, что называется, с чувством, с толком. В полной уверенности, что никто не помешает.