Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе ведь все это жутко скучно, – пробовал отмахнуться он поначалу.
– Никогда! – горячо уверяла она его. – Все, что связано с тобой, не может быть скучным.
Гаранин и сам не заметил, когда стал запоминать свои дни яснее, чтобы по пути домой успеть облечь произошедшее в слова и передать жене.
Он долго избегал близости с ней. Казалось, эта женщина вообще не создана для земных страстей и ее по недомыслию можно обидеть, травмировать, а то и вовсе разбить, как дутую стеклянную игрушку. Может быть, именно поэтому она так волновала его, мысль об этом не давала ему нормально соображать, одно ее осторожное касание способно было заставить взорваться все его тело. То, где для него как для медика не было тайн, где человеческое естество обычно представало с безыскусной откровенностью и физиологическими подробностями, в Ирине казалось самым сладким секретом.
Однако она не разбилась и не сломалась. Все-таки она ведь была женственна на все сто процентов, а женское естество – штука весьма многогранная…
Родители восприняли появление девушки в жизни сына почти с облегчением, хотя, положа руку на сердце, Арсению было безразлично, что они об этом думают. Безразличие с оттенком воинственности. Он привел Ирину знакомиться скорее из вежливости, когда она уже переехала к нему. Елена Николаевна испекла рыбный пирог, Сергей Арнольдович освободился на час раньше.
Когда необходимый церемониал представления был исполнен и Арсений с Ириной разместились за обеденным столом, а мать еще искала салфетки и наливала сметану в соусник, отец смерил Ирину пристальным недобрым взглядом.
– Ну а про квартиру он говорил? – вопрос, заданный как бы между прочим, был адресован Ирине. Та непонимающе улыбнулась.
– Пап, при чем тут квартира?
Арсений, несмотря на исполнившиеся тридцать лет, все еще чувствовал себя неуютно возле отца. Будто в чем-то провинился. А при упоминании собственного убежища и вовсе насторожился. Как выяснилось, не зря.
– Знаешь, сын, за многолетнюю карьеру я понял только одно: человек человеку никакой не друг. А вокруг пруд пруди молоденьких дамочек, только и думающих, как бы устроиться половчее.
Ирина побледнела.
– Поэтому я и хочу сказать, что приобретенная тобой квартира – только в твоей собственности, и даже если вы поженитесь…
– Сейчас не время и не место… – начал Арсений и тут же осекся. Выходит, для подобных разговоров есть свое время?
– Ты женским вниманием не избалован, и провести тебя – как два пальца об асфальт. Прости уж за прямоту, такой я человек. И неплохо было бы полистать ее паспорт. Записать серию, номер. Так, на всякий случай.
– Ириша, мы уходим. – Арсений подскочил как ужаленный, одновременно хватая за локоть девушку.
– Да не выдумывай! – махнул рукой Сергей Арнольдович и потянулся за первым куском пирога. – Нашел на что обижаться.
Но Арсений уже принял решение.
– Мам, мы пойдем.
– Как? Куда? – растерялась Елена Николаевна. – А пирог? Арсений, я же пекла…
– Ничего, поесть можно и в другом месте. Ириш, собирайся.
В прихожей Ирина, совладав с собой, хотя он и видел ее трясущиеся руки, наклонилась к нему и зачастила жалобно:
– Арсюш, ну, может быть, показать ему паспорт?.. Что ты… Он же не со зла, родители постоянно что-то не то говорят, что уж теперь… Он же из лучших побуждений…
– Нет, пойдем. Хватит с меня.
Не будь здесь Ирины, он высказал бы отцу все, что думал. С другой стороны, не будь здесь ее, и повода бы не случилось. Арсений увел девушку прочь. Они молчаливо пообедали в кафетерии на бульваре.
К этой сцене никто из участвовавших в ней больше не возвращался. С Гараниным-старшим Ирина с тех пор общалась хоть и вежливо, но с заминкой. Арсений не мог ее в этом винить.
II
Из оранжевой тетради в синюю полоску:
«С тех пор как я стала находить вдохновение в кулинарии, мне всегда хотелось сотворить нечто совершенное. Идеальное. Почему-то для меня это стремление приобрело черты белого-белого торта.
Безупречно белый торт. Мой Моби Дик…
Дело не в поверхности – я легко придаю ей свадебно-белоснежный вид при помощи сахарной мастики, которой так легко затянуть торт сверху словно атласом, сделав его абсолютно гладким и ровным, на пять с плюсом. Вся суть в том, что внутри – на разрезе. Я пробовала разные коржи и разный по составу крем. И если белый крем из взбитого со сгущенкой сливочного масла, кокосовой стружкой и сыром маскарпоне полностью меня удовлетворяет (он замечательный по цвету и выше всяких похвал на вкус), то корж – из безе ли, бисквитный или песочный – всегда получается с оттенком. Неважно, какую муку я возьму, пусть даже самого мелкого помола, высшего сорта и из отборной пшеницы (притом что такая мука, конечно, менее всего полезна, ведь она полностью очищена от клетчатки и представляет собой едва ли не голую клейковину). И даже если яичные желтки будут не рыженькие деревенские, а самые бледные из магазинных, все равно корж белым не получится. Всему виной сахар, который карамелизируется при высокой температуре и придает изделию из теста румяный цвет. Но торт без сахара не сотворить, иначе это не торт, а ерунда какая-то.
Дети обожают загадки и вопросы с подвохом. Вот и девочка Маруся из 2-го «Б» как-то подбежала ко мне и с лицом загадочным, какое бывает у детей под Новый год, спросила:
– А вы знаете, без чего нельзя испечь хлеб?
Я знала, но, конечно, решила подыграть, сделала большие глаза и покачала головой, всем видом показывая, что не на шутку задумалась. Больше, чем загадки, дети любят только несообразительных взрослых.
– Без корочки! – торжествующе выпалила она, выждав положенные секунды.
– Ах во-от оно что. Действительно, без корочки хлеба не получится.
Я пришла домой и осознала, что, строго говоря, серединное решение проблемы с белым тортом найдено. Для этого надо испечь максимально светлые бисквитные коржи и аккуратно срезать с них верхний зарумянившийся слой. И в тот же момент я ощутила, что это решение меня не устроит. Потому что… так много окажется ненужных отходов… А ведь это тот же самый вкусный бисквит, и внешний слой ничем не хуже внутреннего. Несправедливо как-то. Слишком многое окажется за кадром, и оттого мой белый торт станет не совершенным, а как раз наоборот – ущербным.
Кажется, что кулинария, а задумаешься всерьез: елки-палки, философия ж!»
III
Свадебный отпуск провели в Крыму. Они пили прохладное фанагорийское вино и обжигающий горячий турецкий кофе, бродили по горам и старинным крепостям, чувствуя, как белая мягкая пыль оседает на губах, слушали многоголосую перекличку порта, держались за руки, вечерами читали вслух Грина на скамейке под фонарем, вокруг желтого пятна которого, как сахарная вата на палочку, наматывался серо-туманный кокон ночной мошкары. Каждый день подавали милостыню старику-скрипачу, при встрече с которым Ира непременно вспоминала «Романтиков» Паустовского, цитировала вполголоса целыми абзацами, а после ею надолго завладевала щемящая грусть. Так что вскоре Арсений стал увлекать ее на прогулку другим маршрутом.
